— Ну, как? — обратился Суф к Матлину, не поворачивая головы. — Твой приятель в порядке?
— Только не делай вид, что ты не вел запись.
— Я вел запись, ты знал это, и все равно говорил по-русски. В результате я ничего не понял: везем мы его обратно или нет?
— Подождем. Ему надо прийти в себя.
— Этот хмырь, — пожаловался Суф на Али, — обосновался в фактуре. Чувствует себя как на курорте: волочится за женщинами. Мало того, что он неприлично себя ведет, он еще и меня провоцирует…
— Он собирается выводить корабль из Акруса?
— Спроси сам. Мне он надоел: «не фаза», «не фаза», «надо денек-другой подождать». Этот денек-другой может тянуться бесконечно. Встретит какую-нибудь очередную рыжую особь — тут же у него «не фаза»…
— Хорошо, — с облегчением вздохнул Матлин, — это можно понять. С его нынешним темпераментом без женщины долго не протянешь. Завтра же я займусь его моральным обликом. Завтра я ему устрою «фазу». Завтра все станет ясно.
Но ни завтра, ни послезавтра, ни через два дня ничего ясно не стало. Лоин Гренс, запершись в своих покоях, не принимал ни посетителей, ни сообщений. Терпение Матлина лопнуло, когда вдоволь нагулявшийся Али категорически заявил: либо стартуем завтра, либо придется здесь проторчать еще с полгода, либо катитесь вы все к черту… Через пару минут они втроем стояли в фойе у фонтана. Их неосторожное появление вызвало шок у хромого полотера и он, бросив свой полотерный агрегат, быстро поковылял прочь.
Матлин поднялся в коридор и осторожно постучал в почтовый ящик Гренса. Ответа не последовало.
— Андрюха, открой!
За дверью по-прежнему было тихо.
— Долго ты намерен соблюдать этикет? — вмешался Али. — Эта дверь вскрывается проще сигаретной пачки.
Но Матлин выставил его в фойе, велел не путаться под ногами и опять принялся барабанить в дверь. Во всем гостиничном коридоре было подозрительно тихо. Никто из соседей даже не попытался поинтересоваться шумными визитерами. Хотя по всем правилам их давно бы полагалось выдворить прочь.
— Андрей! Открой попрощаться! У меня нет времени ждать.
После этой фразы внутри комнаты что-то зашевелилось, и осторожные шаги направились к дверям.
— Что значит попрощаться, Феликс? Ты меня покидаешь? Так скоро?
— Сколько мне еще стоять за дверью? Имей совесть!
В проеме двери показалась физиономия Гренса с опухшими от бессонницы глазами.
— Лучше сразу отруби мне голову. Я никуда тебя не отпущу!
— Не смеши, — Матлин с силой толкнул дверь, и она распахнулась вместе с Гренсом, прилипшим к ней с другой стороны. Вид у него был впечатляющий: растрепанные волосы, мятая пижама; постель выглядела так, будто на ней неделю занимались любовью, ни разу не поправив простынь, а вокруг живописным хороводом располагались объедки, немытая посуда вперемешку с книгами и черновиками.
Гренс зажег свечу и обошел вокруг Матлина, разглядывая его снизу доверху.
— Ух, ты! Вот это шмотка! Вот это да… Это и есть навигаторский прикид, о котором ты говорил?
— Обычная полетная защита.
Дрожащая рука Гренса потянулась к поясной панели, спрятанной под черной плазматической оболочкой, но Матлин увернулся.
— Никогда не трогай руками существо в такой форме, особенно за манжеты. Никогда, понял!
— Обалдеть! — удивился Гренс. — От кого же эта защита? Уж, не от меня ли?
— Я так и не понял, ты собираешься возвращаться домой?
— Феликс, ты мне должен пообещать одну вещь… Ты не мог бы мне оставить на память свой костюмчик?
— Это индивидуальная штука, она включается в нервную систему и, без меня, работать не будет.
— Может быть, можно сделать и для меня такую защиту?
— На что тебе? — Матлин начал выходить из себя. — Под диваном прятаться достаточно пижамы!
— Ты должен пообещать мне, что напишешь мемуары обо всем, что с тобой произошло, и пришлешь их мне так скоро, как только сможешь. Начни сегодня же. Костюмчик можешь не описывать, я его сфотографирую.
— Не старайся. На снимке ничего не останется.
— Ты не понял, Феликс, я никуда не еду…
Феликс это понял уже давно, но до сих пор не придумал ничего умнее, чем просто промолчать, — спорить с Гренсом было бесполезно. Гренс всегда был прав. Даже в тех редких случаях, когда ошибался — исключения лишь подтверждали правило. А правило таково: рыба ищет, где глубже; человек — где лучше, а Гренс ищет себе проблемы.
— Сядь, выслушай и не перебивай, — он собрался было толкнуть Матлина в кресло, но вовремя отдернул руку, — я никуда не еду. Это бессмысленно, во-первых; во-вторых, меня никто не отпустит; в-третьих, это невозможно.
— Что ты мелешь! Может, думаешь, что я тебе визу оформлять буду? Через две минуты мы на корабле, через два часа — за пограничной сферой.
— Нет! Нет! Нет! Дело совсем не в этом. Я вернусь. Это раньше я думал, что на Земле мне делать нечего, теперь я отлично понимаю, что это глупость. Я обязательно вернусь, только не сейчас. Осталось два года работы, и я свободен…
— Я не смогу за тобой вернуться через два года. Или теперь или никогда!
— Нет, Феликс! Ты не бросишь меня. Я же тебя знаю. Пообещай, что вернешься через два года, иначе… Иначе я не знаю, зачем мне жить!
— Спроси у Биорга.
Они выдержали сердитую паузу, даже разошлись по разным углам гостиной. Но когда вновь встретились у оставленной на столе свечи, ярость Гренса уже переросла в очередную депрессию, граничащую с состоянием истерики.
— Ты знаешь, что меня в тебе всегда поражало, Феликс? Твоя пуленепробиваемая душа. Похоже, ты напялил на нее особую защиту. Или она у тебя от рождения? Ведь ты ничего обо мне не знаешь и самое противное, что не хочешь знать. Ты не хочешь понять: то, ради чего я здесь остаюсь, для нас с тобой стоит миллион поездок туда и обратно, если не больше…