Фантастические тетради - Страница 256

К оглавлению

256

— Ноги устали бегать по горам, непослушный мальчишка? — спросила она.

— Помоги мне?!

— Мертвецам не место среди богов, даже если это крылатые мертвецы.

— Мне нигде нет места. Начинай же…

— Я еще не учила тебя летать.

— Пока я освою эту науку — мне некуда будет лететь!

Боль прижала путника к палубе корабля, и он впился зубами в кулак, чтобы не закричать, когда его лопатки вывернулись и уперлись острием в ребра.

— Терпи, мой мальчик, — говорила тень, — мой ангел, мой дикий бог. Моя любовь — единственное, что хранит тебя. Если б не ты — разве я не нашла бы себе покоя? — Ее голос терялся среди рева огня, растворялся в горячем воздухе. Путник чувствовал, что прокусил кулак до крови и вот-вот потеряет сознание, а время набирало ход, словно скаковой дромадер с вершины холма — совсем немножко и полетит или разобьется о камни.

Очнувшись в луже пота, он оттолкнулся от палубы и побрел к борту, не чувствуя тяжести тела.

— Обернись, — сказала тень, — взгляни через плечо.

— Не хочу.

— Не бойся…

Путник напряг мышцы спины и едва устоял на ногах. Будто две громадные бесчувственные руки вдруг обрели силу и дернулись, отозвавшись болью. Будто в каждой из них вдруг оказалось по опахалу, и воздушный поток швырнул его на перила. Корабль проплывал над макушками кедров. Над лесом стояла сырая ночь.

— Постой! — крикнула тень, но путник уже падал вниз, оставив в ее руке черное перо, кроны деревьев стремительно неслись навстречу. Он с трудом расправил крылья и терпел, пока ветер проверял их на прочность, стараясь вырвать из плоти ползучей твари все, что не заложено в нее создателем. Но, ощутив полет, не смог шевельнуться, словно на его спине раскрылся небесный парус. Он уже не летел вниз, а парил, опасаясь за каждое неловкое движение, не решаясь повернуть головы, потому что первый раз шел по небу один, не имея иной дороги, кроме направления ветра.


На заре запыхавшийся Клис вскарабкался на холм среди чащи леса, чтобы передохнуть и слегка обсохнуть под широкими листьями каштана. Это дерево он знал по запаху и доверял ему больше, чем корявым соснам, под которыми нет спасения ни от дождя, ни от голода. Корни каштана были съедобны, и Клис, переведя дух, решил подобраться ближе к стволу, однако вместо ствола наткнулся на ногу, точнее, на две ноги. Завернутые в штанины, словно воплощение его ночных кошмаров, они уверенно стояли на пути к вершине, как два ствола единого дерева, подпирающего мокрые небеса рая.

Принц замер в позе беспрекословного повиновения.

— Лапки не устали по лесам скакать? — спросил Бароль. — Далеко ли собрался?

Клис стоически молчал.

— Сдается мне, несчастный, что ты рвешься на Косогорье. К мертвой воде, стало быть, тянет. А говорил — два раза умирать нехорошо, неприлично.

Ингуреец скомкал передними лапами обрывок поводка и протянул повелителю.

— Зачем? — удивился Бароль. — Вижу я хорошо. Для такого плута, как ты, мой глаз — надежнее привязи. Отныне он будет следовать за тобой повсюду, потому что ты узнал рай. А знаешь ли ты, что такое ад?

Ледяная интонация голоса навела дрожь на мохнатое ингурейское тельце. Принц стиснул клыки и пригнул голову.

— Что ты мне предложишь в обмен на то, чтобы никогда этого не узнать?

— Ничего, — ответил Клис. И впрямь, кроме пояса да обрывка веревки, у него не было ровным счетом ничего.


Два дня и три ночи обитатели выруба были уверены, что их предводитель гоняется по лесам за невидимой тенью, потому что ловить беглого Клиса — занятие не из легких даже на гладкой равнине, даже для быстроногих верблюдов. Два дня и три ночи повар был величественно благосклонен и торжествующе умиротворен, пока бледный, как покойник, Бароль, замотанный в покрывало, не появился на обеденной веранде, как раз когда благородные вельможи прикончили по третьей порции мясного супа.

— Это ты? — усомнился Фальк, и стук ложек уступил место барабанной дроби дождя. Повар, оказавшись ближе всех к дверям, подозрительно понюхал сквозняк.

— Паленым несет, — прошептал он и встал стеной на пути Бароля, — крылья палил. Я знал. Это не ты. Это не Бароль, — обернулся он к фарианам.

— Спаси меня боги! — Логан шарахнулся со своей табуретки, но протиснуться в дверь между Баролем и поваром, даже при его ничтожной комплекции, оказалось сложно.

— Чуешь, — кричал повар, размахивая руками перед носом богомола, — паленое перо? Это не он. Скажи, пусть покажет спину! — но Логан лишь беззвучно открывал рот, и повар, не желая смириться со своим провалом, вконец ополоумел и пошел на Бароля, сжав кулаки. — Покажи спину! Спину покажи!

Бароль лениво высунул руку из-под покрывала и влепил ему такую затрещину, что Борщ на бреющем полете сшиб посудный шкаф прежде, чем затормозил лбом о граненую колонну, подпирающую потолок.

— Это он! — воскликнул Фальк.

— Вне всяких сомнений, — подтвердил Бароль, — я привязал Клиса к жерлу. В вырубе ему больше делать нечего.


Дождавшись темноты, Фальк спрятал за пазуху бутыль с молоком и, набив карманы печеньем, устремился из выруба прочь. Вслед за ним, соблюдая правила ночной маскировки, отправился Бароль, но, теряя сознание, он несколько раз упускал Фалька из вида. Лишь приблизившись ползком к жерлу преисподней с подветренной стороны, прячась за лопухи да папоротники, он понял, что не сможет стоять на ногах. Раны на спине кровоточили, голова раскалывалась, а тело с трудом подчинялось воле.

— Кто-то ползет, — услышал он настороженный шепот Клиса и замер.

256