Фантастические тетради - Страница 257

257

— Ящерица, — ответил Фальк. Бароль с отвращением представил себя скользкой тварью, закованной в панцирь, на которую может наступить всякий паршивый ингуреец, и красный сок брызнет из нее, как дым из пухлой поганки. Он готов был рычать от злости и впиться зубами в стебли.

— Ты видишь ее? — спросил Клис.

— Ночь. В темноте плохо видно.

— Свет стал черным?

— Нет, просто солнце ушло на другую сторону планеты, — объяснил Фальк.

— Как же так?

— К утру оно вернется.

— Так не бывает, — возразил принц, — ты видишь небо, но совсем не знаешь его. Там давно один свет и никакого солнца.

— Ошибаешься, малыш.

Клис булькнул молоком и затолкал в рот горсть печенья.

— Ты внаеф, как отквыть эту фтуку?

— Жерло? Конечно. Я сам делал замок.

— Я могу умереть второй раз только ради тебя. А ты — как солнце: уйдешь — и подняться не сможешь.

Бароль вспыхнул яростью. «Во имя богов, — хотел крикнуть он, но не смог выдавить из себя даже хрипа, — не смей идти за ним, Фальк, остановись… — бешеный пульс едва не расколол его череп, а на глаза медленно наползало мутное кровавое облако. — Все пропало, — думал он, — все пропало, все пропало…»

— Я же говорил, ящерица, — подтвердил Фальк, — большой полудохлый ящер. — Он стоял над Баролем, пока не убедился, что тот теряет сознание, а Клис, дожевав последний кусок, поставил пустую склянку на подножие ворот преисподней.

— Ладно, идем со мной. Я покажу тебе, куда спряталось солнце.

УЧЕБНИК. ОСНОВЫ ФАКТУРОЛОГИИ. Маятник триады. Генетическая и гуминомная «память». Гуминомы

В прошлом фрагменте шла речь о «зазоре» между двумя треугольниками шестиконечной фигуры. Будет проще, если посмотреть на систему сбоку. Это и есть маятник — поперечный разрез. Чем более подвижна конструкция, тем шире зазор между основным треугольником и дубль-структурой, тем активнее экстрамутаген, пока он не оторвался совсем или не откатился назад; тем, соответственно, меньше признаков мутагена обычного, отвечающего за врожденные рефлексы выживания. Но триада столь же универсальна, сколь и примитивна, а тема генетической и гуминомной памяти чрезвычайно сложна, поэтому придется оставить в покое геометрические вертушки и обратиться к теории.

Генетическая память — это именно то, что называют инстинктом, врожденной мотивацией поведения, которая, как принято считать, передается по наследству. Ничего подобного. Никакая память на самом деле по наследству не передается — это традиционное заблуждение, — ни генетическая, ни гуминомная, ни какая бы то ни было еще. Как угодно, только не по наследству. Наследуется лишь природная способность включения в один и тот же информационный канал, что иной раз принимает формы реинкарнации или воплощения в своей телесной оболочке чужой субстанции личности. В крайнем случае, наследуется способность деформировать микрополярное включение на один манер: отец — растяпа и сын такой же; отец — музыкант и сын музыкант, но ни единой ноты, ни единой буквы… Даже рефлекс и тот с трудом можно считать унаследованным.

Если рассмотреть генетическую память с точки зрения достойного человека, который взял у своих родителей самое лучшее и воплотил собой в чистом виде венец совершенства многих поколений предков, да и, чего уж греха таить, человечества в целом, — налицо эволюция. Казалось бы… Однако, с точки зрения фактурологии, подобный тип памяти является признаком деградации в чистом виде, поскольку инстинкт — штука сложная, непонимание его сути и слепое следование его законам могут говорить лишь о том, что наш венец чуток увял и вскоре вполне сойдет за гербарий. Этой заразой — оперировать нефункциональными категориями, такими как эволюция-деградация, — серьезные школы переболели давным-давно, раз и навсегда решив отказаться от логических схем для нелогичных процессов.

Скажу больше, фактурологические школы переболели еще и не такой заразой. Например, пронаблюдав в естественной природе «декаданс», они напрягли фантазию и вывели искусственно некий противоположный феномен, который, с их точки зрения, идеально соответствовал понятию «эволюция». В противоположность генетическому он получил название «гуминомный».

Гуминомный тип памяти и впрямь нечто радикально противоположное, можно сказать, реактивно мутагенное по отношению к генетическому типу. Эта терминология для фактурологов, можно сказать, профессиональная. В Языке Ареала два типа памяти (гуминомный и генетический) — называются восходящим и нисходящим. Но который из них восходит, а какой нисходит по общепринятым канонам, я, откровенно говоря, не понимаю. Боюсь ошибиться. Это смотря с какой точки начинать, что считать верхом и низом. Допустим, генетический тип (нисходящий от цивилизации к варварству) не помнит, зачем двум особям противоположного пола нужно вступать в интимные отношения, но уверен, что получит от этого удовольствие. Гуминомный тип (восходящий), напротив, помнит, зачем это нужно делать, но совершенно не знает, какие при этом у него возникнут ощущения. Гуминомный тип, впервые потрогав огонь, не отдернет руку, пока не почувствует боль. Генетический — сначала отскочит и лишь потом начнет понимать, что мог поджариться. Его потомок получит в наследство безусловный рефлекс, но никак не понимание его причины, а потомок гуминомный будет постигать суть, поступательно накапливая соответствующие рефлексы.

Разумеется, эксперимент проводился в условиях «зоопарка» при всемерном содействии гарвалистов. Никто не возлагал на чудо-выводок больших надежд. Но каково было удивление ученых, когда их подопечная цивилизация оказалась вполне жизнеспособной. Кроме того, это был один из самых удачных экспериментов фактурологии. Он повторялся не один раз и проводится до сей поры, если стоит задача в сжатые сроки из ничего получить качественную фактуру. Но не всегда и не везде это было возможно.

257