— Сейчас вы мне нужны на орбите, — убеждал Мидиан задумчивого биолога. — В конце концов, это моя экспедиция и вы не вправе нарушать ее замысел.
Красная «букашка» взлетела вверх и растворилась в мутных слоях атмосферы. Мидиан устроился в расщелине скалы и закрыл глаза. В ушах звенело, и клонило в сон. Противотуманная маска позволяла обозревать всклокоченную пустыню до края горизонта. Он видел только гримасу Бахаута и чувствовал себя виноватым мальчишкой, запертым в безлюдный отсек на вечно дрейфующей платформе. Время летело так быстро, что можно было увидеть движение столбика на хронометре, отсчитывающего минуты как секунды. «Здесь я состарюсь гораздо раньше», — почему-то решил Мидиан. Может, потому, что альбианские сутки оказались длиннее, и он адаптировался к этому так легко, словно Альба и впрямь была его родиной. Теперь он не верил в это ничуть. Песок шелестел о складки комбинезона, искры летали в сумеречном небе. Пульс ударял по вискам, отсчитывая то ли часы, то ли годы.
— Небо светлеет, — сообщил он Бахауту на борт корабля, — ураган кончается. Я по-прежнему один.
— Вы бы видели, Мидиан, какую красоту я наблюдаю сверху. Кольца идут по всему экватору, их сносит на полюса. Ах, если б профессор был «жив»… Какая красота творится мимо его ученого ока. Он посмотрит записи и непременно скажет, что я нарисовал это сам…
Мидиан поднялся взглянуть на работу оборудования, оставленного биологом, и метрах в ста от лагеря заметил силуэт большого кота. Далее он уже не различал ни слова. Потоки восхищения с борта корабля достигали его безликим шумовым фоном, не имеющим ни малейшего смысла. Кот же подпрыгнул в песчаные облака, схватил зубами летящий в его сторону плоский предмет и понесся прочь. Мидиан пулей вылетел из укрытия.
— Ко мне! Ко мне! — донеслось до него, словно его внутренний голос убежал вперед и, ударившись о невидимую стену, вернулся обратно. — Ко мне! — кричал детский голос. Мидиану казалось, что ритм ураганного времени отбросил его в детство, что он слышит собственный голос. Он уже догнал следы на песке, которые растворялись под опадающей пылью.
— Ко мне! — послышалось совсем близко, и из тумана поднялся мальчишка. Белобрысый и кучерявый, в широкой рубахе, прикрывающей голые коленки. — Ко мне! — повторил он и засмеялся, увидев Мидиана, законсервированного в защитный костюм. Кот ткнулся мордой в подол его рубахи. Мальчик резко выхватил из кошачьих зубов дискообразный предмет, подбросил его вверх и отпрыгнул. — Лови!
Кот сиганул на немыслимую высоту, словно под лапами был трамплин вместо песочной каши, щелкнул зубами и пригрунтовался, исполнив сальто. У Мидиана от лязга клыков остановилось сердце.
— Вот и промазал! — крикнул мальчик, и они наперегонки бросились догонять улетевшую игрушку.
Пока Мидиан понял, что диск летит ему в руки, пока бросил в песок прибор, отпугивающий фантомов, пока оценил траекторию приближения, они оказались совсем близко, и диск, тяжелый, как осколок камня, со всего маху, стукнулся об его перчатки.
— Дядя, отдай, — сказал ребенок, — а то папа меня отругает. — И Мидиан первым делом оценил свое самообладание, ибо сказано это, как и все предыдущее, было на его родном языке. На языке цивилизации, которая за все свои миллиардолетние циклы развития ни разу даже не приблизилась к альбианскому Миграторию. Мидиан восхитился присутствием духа и полной ясностью сознания. Он положил игрушку в протянутые руки ребенка и нагнулся, как это делают взрослые, прежде чем обратиться к маленькому человеку.
— Как тебя зовут, мальчик? — спросил он.
— Ладо, — ответил ребенок, словно ждал этого тривиального вопроса.
— А меня — Мидиан. Дядя Мидиан.
— А меня Макролиус. Пантер Макролиус, — ничтоже сумняшеся добавил зверь густым, хриплым басом, и Мидиан, ни на миг не утратив самообладания, ударился маской шлема о песчаную оболочку планеты.
Это явление интересно уже тем, что лежит в основе рактариума — шестой философской фигуры, олицетворяющей апокалипсис. Но в данном случае интерес к аннигиляции никакого апокалиптического намерения в себе не несет. Этот процесс — отрицательная фаза пространственно-временной функции, выход за предел ПВ-оси возник как побочный продукт исследования антигравитанта и доставил немало проблем в связи с колоссальным выбросом энергии. Долгое время он причинял беспокойство, но в конце концов занял достойное место в науке и стал не только равноправным компонентом практического АГ! а еще и «могильщиком» теории универсальной энергетики, которой человечество пока не переболело. Совсем другое дело идея «чистого» оружия. Казалось бы, аннигиляция самим провидением послана для того, чтобы фактуриалы «мочили» друг друга, не пачкая рук. Однако это происходит не так уж часто. Может, потому, что цивилизация успевает интеллектуально созреть к данному этапу технического прогресса. А может, потому, что риск неграмотного использования такого мощного инструмента гораздо выше для пользователя, нежели для потенциальных жертв. Конец, допустим, неизбежен, а вот страхов, связанных с ним, вполне можно избежать. Естественные аннигиляционные процессы природы свойственны великому множеству вещей. В каждом проявлении бытия можно при желании отыскать что-нибудь рактариумное, кратное шестерке, сатанинское, одним словом.
На самом деле ничего сатанинского в практическом антигравитанте не предусмотрено. Но, прости Господи, как хочется иногда иметь под рукой маленький карманный аннигилятор: прицелился в какую-нибудь дрянь — хлоп… и чисто. Ни тебе визга, ни тебе тела, ни свидетелей, ни присяжных, даже для похоронного агентства не найдется работы. Стерильная территория. Но это так… крик души, не имеющий отношения к сути изучаемого феномена.