Дед оскалился.
— Шанс… — повторил он. — Как зовут тебя, мальчик?
— Началось… Саим! Я говорил миллион раз.
— Какое отчаяние заставило тебя идти в Анголею? Неужто твоя жизнь так дорого стоит?
— Еще как. Может, я откуплюсь, дед? У меня есть одна вещица… — Саим вытащил шарик компаса и протянул старику. — Знаешь, что это?
— Гравитаскоп, — равнодушно ответил дед, даже не взглянув на размытое облачко стрелки, — наверно, мальчик, ты украл его с погибшего фрегата, если, конечно, он не достался тебе по наследству.
— Хочешь взять?
— Наверно, твои предки были мореходами?
— Богомолами. Но я тебе его подарю, если объяснишь, что это.
Старик покосился на прибор, но в руки не взял.
— Тебе лучше не знать…
— Ты ведь обещал отвечать на вопросы. Держи слово.
— Умри невеждой. Когда знаешь все — смерть не поможет.
— Ты анголейский ученый, дед? Кто ты?
Старик задумался.
— Сам обещал. Так и сказал: спрашивай, если хочешь. Так что играй честно. Либо отвечай, либо развяжи мне ноги.
В ответ раздался хлопок по столу, от которого у Саима зазвенело в ушах.
— Надеешься, что боги вызволят тебя отсюда? — рассердился дед.
Саим тоже хлопнул по столу, но такого резкого звука не получил, а лишь набил синяк на всю ладонь.
— Кроме богов, мне теперь никто не поможет.
— Как тебя зовут, мальчик?
— Издеваешься? Последний раз повторяю. Я фарианин, родом из Старой Прики. Слыхал о землях Андроля Великого, сына Баролетты, в которых правит его внук? Я брат его. Это он послал меня в Анголею. Сказал, что много лет назад здесь была великая цивилизация, равных которой не было на свете. Через год-другой наши земли будут затоплены. Боги отвернулись от нас и не позволили оставить потомков. Но если когда-нибудь здесь поселятся новые твари — они должны знать… Дед, у фарианской цивилизации нет ни прошлого, ни будущего. Бароль, отправляя меня сюда, сказал: «Если мы хотим что-то оставить, сохранить и спасти — это что-то надо искать здесь». Будь проклят тот день, когда я ему поверил. Меня зовут Саим. Теперь, надеюсь, ты запомнил мое имя?
Глаза старика вылезли из орбит и прослезились, но ни единая мышца на лице не дрогнула, будто на нем вовсе не было мышц — сплошная кожа, натянутая на кости.
— Баролетта, девочка моя… — бормотал он. — Как ты произнес ее имя? Баролетта… — он уронил свой череп на ладони и испустил вздох, похожий на жгучее желание разрыдаться. — Моя маленькая принцесса… Когда вы все уберетесь отсюда? Навсегда! Когда вы оставите меня в покое! Чтоб я не видел ваши отвратительные рожи! — Но, взяв себя в руки, старик поднялся, еще раз треснул ладонью по столу и решительно направился прочь, оставив своего собеседника в недоумении.
— Этого не может быть, — рассуждал Саим, обращаясь к пауку, забившемуся в складки паутины, — либо этому сухарю тысячи лет, либо один из нас спятил. — Впрочем, от этого его участь яснее не стала. — Что же это происходит? Древнее кровожадное пещерное создание много веков не видело живого лица и теперь хочет сделать из меня убийцу? — Его вдруг снова потянуло в сон; ему стало вдруг жалко Янцу и Аладона и так захотелось увидеть их снова, что он расплакался. Еще захотелось свернуть шею Баролю, которого только что назвал братом, разбить вдребезги гравитаскоп, так и не узнав, что означает это незнакомое слово, и, пожалуй, придушить старика, будь он хоть само воплощение бессмертия, — только б дотянуться до его шеи…
Не успел Саим забыться в печали, как сильная боль в плече заставила его вернуться в паучью каморку.
— Проснись же, мальчик, — теребил его дед, впившись в мышцу костлявыми пальцами. Дед подтащил к его креслу скамейку с матрасом и устроился рядом, так близко, что можно было не только придушить, но и укусить его за какой-нибудь особо выдающийся хрящ, на нос, например. — Произнеси еще раз ее имя. Как ты сказал? Баролетта… Повтори.
У Саима от удивления отнялся язык.
— Послушай меня, мальчик, это плохая планета. Боги, выбирая ее, не думали о тех, кому предстоит здесь жить. Они подчинились чувству, но не разуму. Не стоит сохранять о ней память. Не думай, что боги отвернулись… Они любят вас, страдают вместе с вами, но бессильны, ты уж поверь. — Старик бережно погладил плечо Саима. — Я знаю, о чем говорю. Жизнь — это тюрьма. Она оставляет тяжелую память. Не стоит перекладывать ее на плечи потомков. Ты вернешься домой и расскажешь всем, что не было никаких анголейцев. Эта сказка, которую я сочинил для одной милой девочки, никто не смеет пересказывать ее. Если спросят — ответь, что вся Анголея — это я, покинутый старец, и моя принцесса, Баролетта. Объясни всем, что любовь безумствующего отшельника стоит всего величия того надутого мира, которому вы поклоняетесь в своем невежестве. Расскажи всем, что я прожил миллионы лет, видел так много всего, что твоей жизни не хватит, чтоб выслушать мою исповедь. Расскажи, что моя маленькая принцесса — самое прекрасное, что было в этой жизни. После нее уже ничего… — Старик опустил голову и тяжело вздохнул.
— Помоги ее правнуку, дед, — воспользовался паузой Саим. — Я прошу не потому, что это твой правнук; даже не потому, что он до смерти похож на тебя во всем. Ради покоя Баролетты, помоги…
Старик закрыл глаза ладонью и не произнес более ни слова, только нервно тряс головой, и крупные прозрачные капли, стекая с подбородка, вязли в его жидкой седой бороде.
Термин не самый удачный, потому что поля, о которых пойдет речь, ничего особенно ментального не содержат — это явление обобщенное. Каждый волен называть и понимать его как угодно. В прошлом фрагменте говорилось о «черной дыре» в происхождении языка, вот и будем препарировать ментальные поля в языковом контексте, пока не вспомним всех святых: Канта, Гегеля и прочих пророков, которые в свое время (далекое от прогрессивных технологий) занимались сочинительством фантастики — описанием вещей, о которых ни малейшего понятия не имели. Речь снова пойдет о пресловутых бонтуанских (и не только) оболочках с обязательным впадением в мистику, софистику, инфолингвистику и всю попутную чертовщину, о которой упоминалось в первой тетради. Но, обрисовав общую суть и подлость таких оболочек, мы проигнорировали их материалистическую подоплеку. Зато теперь вплотную подошли к самой антиматериалистической теории за всю историю существования материи: АВТОДИНАМИКЕ ФИЗИЧЕСКИХ СТРУКТУР (АДФС). К ней же, рассматривая в дальнейшем антигравитанты, мы вернемся еще миллион раз.