Фантастические тетради - Страница 228

228

— Ну… — обиделся Логан. — Если даже Махол с вами в сговоре — прикажи отослать меня в долину. Мне здесь не место.

— Я только записываю, — оправдался Махол.

— А я диктую, — сказал Бароль, — вот послушай: затеяли как-то раз боги доброе дело делать. Слепили планету, постелили на ней зеленый ковер, тварей напустили. Умаялись. Расселись каждый на своей горе и смотрят. Налюбоваться не могут. «Мои, — говорит Ангол, — самые умные. Мне теперь ни думать, ни творить не надо. Сами справляются». «Мои, — сказал Самутин, — самые трудолюбивые. Корабли строят, рыбу ловят, с вашими торгуют — не пропадут». «Мои, — сказал Босиаф, — самые хитрые. Я им говорю: «Рассудите сами, ребята, какой из меня хранитель-заступник, у меня дела, а вы шли бы лучше на большую дорогу. Воровать научитесь — всегда сыты будете». «Мои, — говорит Фарей, — все как один существа утонченные: все художники, поэты, в крайнем случае, графоманы; все болтуны и красавцы — женщины от них без ума…»

— Короче, — поторопил его Логан.

— Короче некуда. Я тебе историю цивилизации рассказываю. Тут спешка неуместна. Но раз уж тебе не терпится приблизить апокалипсис… Изволь. Посмотрел на все это Ингур и говорит: «А мои, между прочим, на самой высокой горе сидят».

— Ну и что? — удивился Логан.

— Вот и боги спросили: «Ну и что?» Ингур отвечает: «Пускай-ка ваши попробуют забраться на такую же высокую гору». «Вот ведь проблема», — ответили боги и стали совещаться со своими тварями. Фариане сказали: «Нет, ни за что не полезем. Мы лучше сочиним балладу о восхождении на гору и будем ее распевать. Пусть все думают, что мы там побывали». Самутийцы говорят: «Ну, допустим, залезем… А что там делать на этой плешивой горе? Там ни рыбы, ни воды». Анголейцы говорят: «Зачем же лезть, если можно надуть шар и подняться еще выше?» Босиане еще лучше сказали: «А не пошел бы ты, отец наш, Босиаф, куда подальше со своими просьбами…»

— Короче, — не вытерпел Логан.

— Короче, рассмеялся Ингур и говорит: «Если уже теперь эти мелкие, глупые, беспомощные твари плевать хотели на волю своих творцов-покровителей, что же будет потом, когда они вырастут и наберутся ума?» Задумались боги, а Ангол потихоньку отлучился к своим, посоветоваться. «Есть мнение, — говорит он анголейцам, — устроить вам хорошую взбучку за непослушание, а то, говорят, тут некоторые научились плевать на волю богов». «Да ты в своем ли уме? — возмутились анголейцы. — Мы ли не стараемся угодить тебе?» Ангол им говорит по секрету: «Ингурейцы на самой высокой горе сидят. Возьмет Ингур и устроит вселенский потоп. Куда вы полетите на своих парусах? Кому будете возносить молитвы?» «Ах, вот в чем дело, — удивились анголейцы, — значит, говоришь, на самой высокой горе… Прекрасно. Завтра они сидеть там не будут. Иди себе, боже, ни о чем не печалься».

Собрались анголейцы все вместе, подумали, прикинули, вырыли глубокую яму и перекрыли подземную реку, охлаждающую ингурейские вулканы, а в ее русло направили поток горючей воды и говорят своему богу: «Ты, как будешь пролетать над Ингуреей, кинь пару молний в жерла вулканов и тут же душу прочь уноси».

— Хватит! — замахал руками Логан. — Ингурейцы поклонялись вовсе не Ингуру, вулканы не взрываются от молний, и, наконец, ты понятия не имеешь, что босианский бог, как ты выразился, «папаша» — самый любящий и заботливый папаша во всем пантеоне. Как ты думаешь, почему его твари выживают во всех катастрофах? Спроси любого босианина… — взгляд Логана вдруг некстати остановился на смуглой физиономии астронома Гарфизиуса, в которой без труда читались все босианские грехи его распутной бабки. Эту самую бабку зловредное лесное племя похищало чаще, чем звезды в ясные ночи появлялись на небосклоне. И не было случая, чтобы женщина не приносила из босианского плена в монастырь огромного живота.

— Я как все, — ответил Гарфизиус, — знаю только легенды, — и стыдливо зарделся, отчего смуглый оттенок его лица стал совершенно бурым, как сок раздавленного клопа.

— Не смущайся, Гарф, — хлопнул его по спине Фальк, — все мы, в конце концов, альбиане. На том свете разбираться не будут. Адская баня одна на всех.

Но скромница Гарф побагровел еще больше. Свое присутствие в вырубе он и без того воспринимал, как чудесное недоразумение, во имя которого можно было бы и стоило бы забыть о своей сомнительной родословной.

— Я знаю, — робко начал он, — о том, что Босиаф — покровитель звезд и небесных путей, что он летал по своим владениям на огненных шарах…

— Шаровых молниях, — поправил Фальк.

— Да, — запнулся Гарф, — наверное.

— Дай ему сказать, — приказал Бароль.

— Летал на шаровых молниях, — продолжил Гарфизиус, когда заметил, что пауза, предназначенная для него, затянулась.

— На огненных шарах, — настаивал Бароль. — Именно шарах! По небесным коридорам, в которых отсутствует время. Дальше.

— Летал-летал на шарах-шарах, — не утерпел Фальк, — и ка-а-ак шарахнется в болото!

Бароль обратил на него гневный взгляд.

— Точно говорю, однажды долетался, — оправдывался Фальк, — вроде как указал своим тварям, где им следует обосноваться. Они это место как прику охраняют.

— Я тоже, — сказала Янца, — слышала такую легенду, — будто у южного склона Косогорья упала огромная шаровая молния и опустилась на дно болот.

— К югу от Косогорья, говоришь? — переспросил Бароль и подтянул к себе карты. — Место указать сможешь?

— Нет, — испугалась Янца, — там непроходимые места даже для босиан.

228