Фантастические тетради - Страница 225

225

После основания Новой Прики на восточной вершине Фарианской горы история стала ясна и логична. Единственное, что Бароль отказывался понимать напрочь, — почему ни одна из передряг, ни единая, даже самая свирепая зараза ни разу не затронула его восточных соседей-босиан? Отчего им испокон веку все сходит с рук? Почему они безнаказанно заполонили леса вдоль восточного побережья и ни одна экспедиция к морю еще не обошлась без встречи с этими хитрыми, подлыми и очень ловкими тварями, которые воруют все, что могут на себе утащить, передвигаются по деревьям быстрее, чем по траве, и прячутся так умело, что в кроне кедра гадкую рожу босианина не отличить от мясистой шишки. В сущности, по убеждению Бароля, от ингурейцев босиане не отличаются ровным счетом ничем, кроме одного, но чрезвычайно важного обстоятельства: каждая босианская особь с младенческих лет усвоила одну неотвратимую истину — в вырубе на высокой горе сидит беспощадный монстр по имени Бароль, которого опасаются сами боги. Этот монстр вмиг оторвет руки и ноги каждому желающему повоевать. К сожалению, твари-ингурейцы этой истины были лишены. Но многие до конца дней своих запомнили голос исполинского чудовища Косогорья и вряд ли согласились бы променять свое место в преисподней на близкое соседство с его внуком.

Глава 4

Промокший Саим среди ночи ворвался в писарню и обнаружил Махола, уснувшего с кисточкой в зубах над чистым срезом сосны.

— Где он?

Спросонья Махол едва удержал равновесие и долго моргал, прежде чем силуэт Саима принял четкие очертания и перестал растекаться пятном по темному фону ночного неба.

— Уже вернулись?

— Где Бароль? Я обыскал весь выруб.

— В лесу. Ты знаешь, он не любит спать по ночам…

Саим не стал выслушивать разъяснения сонного старика и ринулся в верблюжатню. Через минуту они с Янцей уже спускались по склону к Босианскому лесу, а когда бледный рассвет едва серел над низкими тучами, всадники заметили высокую фигуру Бароля у границы кедровых зарослей. Он спускался вниз, не обращая внимания на бегущего по склону верблюда, и нес на себе увесистый кожаный мешок.

Бароль не обратил внимания на гонцов даже тогда, когда верблюд встал на его дороге, а будь он немного пониже ростом — так и прошел бы под верблюжьим брюхом.

— Логан в вырубе! — воскликнул Саим. — Он клянется богами, что никто из долины снаряды не запускал. Он сейчас же хочет тебя видеть.

— Возвращайтесь наверх, — проворчал Бароль, но Саим, спрыгнув с седла, взялся за мешок.

— Тебе помочь?

— Убирайся! — рассердился Бароль и вырвал ношу из Саимовых рук.

— Что ты задумал? Куда ты тянешь это?

Бароль не ответил. Лишь ускорил шаг. За ним в том же темпе припустился Саим, за Саимом Янца, а за Янцей порожний дромадер, то и дело отряхиваясь и покусывая Янцу за сушеный венок, висящий у нее на шее.

Остановившись у массивного каменного колодца, едва заметного в зарослях папоротника, Бароль шлепнул мешок на камни. Мешок шевельнулся и произнес непристойное словосочетание. Бароль отвинтил крышку люка, понюхал содержимое глубокой скважины и остался крайне недоволен.

— Никакой сырости, — возмутился он, — не могу понять, отчего вода не идет вниз?

— Это и есть жерло преисподней? — спросила Янца, но Бароль не удостоил ее взглядом, будто для него не существовало ни Янцы, ни верблюда, несмотря на то, что брызги от бесконечных верблюжьих трясок имели весьма приличный радиус разлета…

— Подать мешок? — спросил Саим, но, едва взявшись за плетеные лямки, остолбенел от испуга — два острых когтя пробили изнутри кожу мешковины, едва не поранив его руку, два безобразно грязных когтя, грубых, наточенных, как лезвие кинжала, застыли, впившись в лохмотья дыры, волосатые пальцы побелели от напряжения. Бароль поднял мешок на колодец вместе с прилипшим к нему Саимом и, опустив горловину в люк, установил над жерлом преисподней вверх тормашками.

Веревка ослабла, но содержимое мешка сыпаться вниз не пожелало.

— Опять за старое? — спросил Саим. — Сам говорил, цивилизованные твари должны изучать друг друга, а не…

— Этого я изучил, — ответил Бароль, — полное дерьмо.

Саим приглядел внизу палку и спрыгнул с каменного постамента колодца.

— Знаешь, — шепнула ему на ухо Янца, — боги сильно наказывают за это.

— Знаю, — согласился Саим, — но Бароля почему-то прощают.

— Он мешает богам заниматься их исконным ритуалом кары и правосудия.

— Он соблюдает кровавый ритуал своих предков, и боги тебя упаси подвернуться ему сейчас под горячую руку.

— Такие же колодцы я видела на Косогорье. Их дикие звери обходят стороной. Их птицы стороной облетают…

— Ну что! — рявкнул сверху Бароль. — Одну палку вдвоем поднять не можете?

— Послушай, Бароль, — обратился к нему Саим, — может, мы заберем его в выруб и там… — но Бароль не стал слушать, а прицелился кулаком и одним ударом вышиб пленника из мешка.

— Ай-ай-ай-ай-ай, — сказала когтистая тварь, — ой-ой-ой-ой-ой. — Далее последовало совершенно недопустимое словосочетание на чистейшем босианском диалекте, касающееся личности Бароля и всей его родни до четвертого колена. На пятом колене возгласы затихли в глубине, не оставив эха.

— Дикий верблюд, — шепотом выругался Саим.

— Дикий верблюд, — добавила Янца, — никогда не унесет в пропасть. Только божьи твари способны на такое злодейство.

— На что? — переспросил Бароль, сворачивая пустой мешок.

— Будь ты верблюдом, Бароль, я бы ни за что не рискнула тебя объезжать.

225