— Ты подлое, гадкое, мстительное существо, — проговорил он в своей бесподобной гипнотической манере, унаследованной им от акрусианских предков. Но Альба лишь утвердительно кивнул. — Ты маленький, вредный, лягушачий головастик.
— Да, — подтвердил Альба.
— И ты немедленно уберешься отсюда!
Альба лишь отрицательно помотал головой, что привело Голли в крайнее недоумение. Его гипноз до сих пор действовал на всех без исключения фактуриалов. Не то чтобы он этим даром злоупотреблял, скорее, хранил как тайное оружие для экстремальных ситуаций. Он был уверен абсолютно, что в нужный момент справится с фактуриалом любого сорта. С нефактуриалами было сложнее — они обладали способностью ставить блок на подобного рода проникновения, и Голли не рискнул бы просто так ввязаться в поединок. Но сейчас он был достаточно зол, полон азарта и решил пойти на принцип до конца. Он выждал момент, сосредоточился и собрал всю энергию для решительного броска:
— Ты сейчас же уберешься от двери, — решительно произнес он, так убедительно, что чуть не взорвался от напряжения. Но Альба и бровью не повел. Весь заряд в один миг будто засосало в черную дыру без малейших признаков сопротивления.
— Нет, я же сказал, пока не буду знать, куда мы отправляемся…
Ошарашенный и обессилевший Голли опустился на порог и на несколько секунд потерял сознание. А когда пришел в себя, окончательно убедился, что кулачные разборки, что ни говори, гораздо надежнее. Он был не в состоянии даже проанализировать ситуацию. Что случилось? Почему? Каким образом… и соображает ли сам Альберт, что именно произошло?
Но Альберт сидел рядом и, казалось, искренне не понимал, как гроза полей и огородов сумела так опростоволоситься, что метнула молнию аккуратно в громоотвод.
— Сейчас я наберусь сил и попробую тебя придушить, — уверял его Голли.
— Может, тебе водички принести? — робко спрашивал Альба.
— Нет, я сначала тебя придушу, а потом буду мыть руки.
Но ни сейчас, ни чуть позже этим сомнительным планам не суждено было воплотиться. Дверь распахнулась с такой силой, что оба противника кубарем скатились с крыльца и шлепнулись рядышком в мокрую земляную кашу только что раскопанной клумбы. А шлепнувшись, так и остались лежать, потому что у Голли не было сил подняться, а Альба, привыкший ходить за ним по пятам, проявил великое чувство солидарности и, лишь подняв чумазую физиономию на Феликса и дядю Ло, снова опустил ее в грязь.
В этот момент случилось одно из величайших событий в истории многолетней вражды павильонов за монопольное право на истину. Впервые мнения противоположных сторон совпали сразу, безоговорочно и абсолютно.
— Да, — сказал Феликс, — ребята, конечно, распоясались…
— Не то слово, — подтвердил Гренс.
— Что-то надо с ними делать, — продолжил Феликс.
— Безусловно, — согласился Гренс, — выпороть обоих и запереть в чулан.
— Пожалуй, ты прав… насчет чулана. Хотя… впрочем, и выпороть, конечно, тоже можно…
Первый день в Аритаборе показался Альбе гораздо более ужасным, чем он представлял себе по рассказам Голли и мемуарам Феликса Матлина. На эти мемуары Гренс возлагал последнюю надежду, что наивный Альберт получит полное представление о человеке, с которым придется иметь дело, и одумается. Он даже не скрыл от своего подопечного обстоятельств его появления на свет, но от себя добавил, что не верит ни единому написанному слову о последней экспедиции на Землю. Что Альба не имеет ни малейшего портретного сходства с химерой Али-Латином. Что Матлин таким образом пытается отмыть свою совесть, а от химер, вообще-то, детей не бывает. Но Альберт, тем не менее, разумный мальчик и волен сам распорядиться своей судьбой. Так Альберт и поступил, но личность Али-Латина произвела на него впечатление большее, чем неизгладимое, и в последние дни перед отбытием в Аритабор это напрочь отбило охоту заниматься «лечебным» рисованием, да и вообще, чем бы то ни было лечебным.
С момента высадки под куполом и все время, пока Голли водил его по пустым улицам древнего города, Альба не произнес ни слова и лишь изредка озирался по сторонам.
— О чем ты думаешь? — донимал его Голли.
— Да так…
— Ну все-таки?
— О том, как Феликс и дядя Ло сидели за одной партой на уроке истории.
Голли удивился.
— Они только на математике сидели за одной партой и то лишь потому, что отец списывал…
— Интересно, а о чем я, по-твоему, должен думать?
Голли вспомнилась прощальная фраза Гренса: «Я знаю, мой Альберт, когда-нибудь ты обязательно вернешься ко мне. Сколько жив дядюшка Ло, он всегда будет тебя ждать». И в следующий момент его посетила неожиданная, совершенно дурацкая идея: «Они вели себя так, будто расставались на тысячу лет».
— И все-таки, о чем ты думаешь? — не унимался Голл.
Лаборатория произвела на Альбу впечатление не более, чем вся остальная планета. Его церемонно усаживали в кресло, подогнанное по фигуре, будто Альбе предстояло просидеть в нем всю оставшуюся жизнь. Облучали едким светом. Все происходило в неестественной тишине, способной вывести из себя нормального человека, не говоря уже о шизофренике. Из этой тишины на него опустилась прозрачная полусфера. Потом, будто из ничего, возник высокий гуманоид с черными глазами и наконец-то, к долгожданному облегчению Альбы, нарушил вакуум молчания, произнеся несколько едва различимых звуков.
— Тебе знаком этот язык? — услышал он голос Феликса.