Фантастические тетради - Страница 151

151

— Отец, это совсем не то!

Гренс хлопнул ладонью по столу, так что лязгнула посуда, а у Альбы зазвенело в ушах.

— Никаких экспериментов над человечеством, пока я жив! Только через мой труп! Ты сейчас же отправишься вниз, в их крысиные норы, и объяснишь, что, если они немедленно не откажутся от этой бредовой затеи, дело будут иметь со мной. А дяде Феликсу передашь, что, если он еще раз захочет увидеть Альберта, ему придется ответить на все мои вопросы, а я подумаю… и погляжу в его бессовестные глаза. А пока… — он погладил Альбу шершавой ладонью по волосам, — поживешь у меня. Я сам тебя полечу. Своими человеческими способами. Ты ведь человек. Не забывай об этом, в какую бы авантюру тебя ни втянули. Ты прежде всего человек!

— Не думаю… — пробормотал Альба.

— Что? — не расслышал Гренс, а Голли не удалось дотянуться до него ботинком, поскольку обе ноги Альберта были предусмотрительно спрятаны под табурет.

— Я говорю, не думаю, что это можно вылечить совсем. Врачи говорят, можно препятствовать развитию болезни. Например, рисование избавляет от навязчивых галлюцинаций, а стихосочинительство — от навязчивых идей…

Гренс от восторга хлопнул в ладоши и так расчувствовался, что стиснул Альбу в своих отцовских объятиях:

— Человечище ты мое! Живое, настоящее, наконец-то! Да знаешь ли ты, что дядюшка Ло еще не забыл, как выглядит мольберт! Завтра мы сделаем рамы, натянем холсты, а за красками я отправлюсь сегодня же. Не за какой-нибудь синтетикой, а за настоящими… природными. Вот только кисти… — Гренс развел руками. — У нас были настоящие беличьи кисточки, но Голли, когда был маленький, все погрыз. Знаешь почему? Я заставлял его рисовать, а он не любил это делать. Пока у нас жила белка, я имел возможность делать новые… Но белкин хвост превратился в черт те что, и Голли выпустил ее в лес. Тогда я еще неплохо лазал по деревьям, м-да! Ничего, холстины полно, что-нибудь придумаем.

— Может быть, не стоит тратить холст. Я могу и на бумаге…

— Извини, сынок, а на чем же мы будем писать стихи? Бумага здесь не простая, а золотая. Не та, к которой ты привык. Проще наткать дерюги. Не волнуйся, — Гренс снова прижал его к себе, — здесь все будет по-настоящему. Вечерами при свечах мы будем читать стихи, а днем…

— Папа, — перебил его Голли, — Феликс скоро вернется.

Гренс выпустил Альбу из объятий и напустился на сына:

— Ты еще здесь? Что я велел тебе делать? Сейчас же отправляйся вниз!

— Нет.

— Что значит «нет»? Мне взять ремень? Сейчас же чтобы духу твоего здесь не было!

— Дядя Ло, — остановил его Альба, — не сейчас. Мы же ботриша поймали. У нас на ужин должен быть тушеный ботриш.

— Ну да! — вспомнил Гренс и стукнул себя кулаком по лбу. — Ах я, старый барабан. Это вы меня с толку сбили. Мы потрича поймали, Голли, это был для тебя сюрприз.

— Что-что вы собирались сделать с ботришем, — улыбнулся Голли, — потушить?

Глава 8

Ло Гренс был и остался человеком слова. Он действительно мастерски потушил потрича к ужину и, накормив детей до отвала, уложил их спать под пуховыми одеялами, припасенными для морозной зимы. А затем долго сидел в темноте на краешке дивана. То ли думал о своем, то ли караулил, чтобы мальчики уснули, а не принялись играть в волейбол подушками. Но как только ночная темень стала растворяться в утренних сумерках, он обул рыбацкие сапоги, взял палку, заткнул за пояс кинжал, закинул за плечи мешок, перекрестился на березовый веник, привязанный в углу под потолком, и вышел прочь.

Утром Голли был безжалостно разбужен, отослан на поиски бурой крапивы, и к тому времени, когда проснулся Альба, работа кипела вовсю. На печи клокотали склянки с пенистой, совершенно неаппетитно пахнущей жидкостью. Гренс-старший с мешком на плече снова уходил в лес, а Голли, устроившись на берегу озера, разводил костер и аккуратно складывал корешки бурой крапивы в котелок, где варились густые клочья звериной шерсти.

— Белки вернулись? — спросил Альба, устраиваясь возле костра.

— Белки… — ухмыльнулся Голли, — размечтался. Это хвосты йогуртов, так что держись от котла подальше. А еще лучше, иди в дом и помешивай краску. Ее надо варить до густого сиропа и постоянно снимать пенки.

Альба опешил.

— Чьи хвосты?

— Ты видел потрича? Нашу козу видел?

— Мне показалось, что это медвежонок.

— Коза, не сомневайся. С отцом спорить глупо. Если он ее доит — значит, коза. А вот йогурт, — Голли постучал палочкой по краю котелка, к которому причалил клок шерсти, — никто не знает что за зверь такой. Отец с Феликсом думали-думали и назвали его йогуртом — «звериной корзинкой». Они вроде бы собаки, но длинномордые и не настолько зубастые; они вроде бы как львы — пегие с кисточками на хвосте, но в то же время рогатые и бодаются. Вот здесь, — он указал на переносицу, — у них маленький ядовитый рожок. Его под шерстью не видно, но кусаться ему незачем — зацепит дичь рогом, закинет на спину и быстро-быстро бежит на своих толстеньких коротеньких лапках, пока яд действует.

У Альбы мурашки пошли по коже. Он представил себе, какой опасности подвергался дядя Ло из-за его дурацкой прихоти. В конце концов, можно было бы вполне рисовать угольком и обгрызенной веточкой, да чем угодно, лишь бы не брать грех на душу.

— Все эти когти, зубы, рога — ерунда полная, — продолжил Голли, — йогурты пугливы и первыми в драку не лезут, а яд только парализует на время, к тому же у отца иммунитет. Самое страшное оружие йогурта — это хвост, — он подцепил палочкой клочок шерсти и поднес к Альбе, — понюхай.

151