Наташа потребовала еще полстакана и проглотила его пополам со слезами. Только после этого Матлину удалось снять с нее верхнюю одежду, и его кухня перестала напоминать вокзал разбитых надежд.
— Я и без тебя знаю, что мы не пара. В Питер я с ним не поеду, а здесь — мне и без него тошно. Куда нам деваться? Ставить еще одну раскладушку в бабулиной комнате? Скоро братец из армии вернется — совсем весело будет. А твой Али — просто придурок. Ты же знаешь, мне всегда нравились придурки. Не нагулялся еще мальчик. Феликс, ты должен мне кое-что о нем рассказать. Так, по старой дружбе, между нами… конечно.
По спине Феликса пробежали мурашки, но Наталья была достаточно пьяна, чтобы не обратить внимания на неестественно долгую паузу в разговоре.
— Что именно?
— Все. Все, чего я о нем не знаю. С первого дня вашего знакомства. Я хочу понять, кто он такой.
Матлин пожал плечами.
— Мужик как мужик, да тебе виднее…
— Это не человек, — обрубила она его и затянулась сигаретой. — Это что угодно, только не человек. Я никогда бы не решилась сказать об этом, но теперь, когда он бросил меня, мне все равно. В человека я влюбиться уже не смогу. Он сам во всем виноват, а тебе я почему-то доверяю.
Матлин, неожиданно для себя, сполз со стула и оказался на коленях перед заплаканной обманутой женщиной.
— Наташка, давай договоримся: ты расскажешь мне все, что заметила за ним «нечеловеческого», а потом я обещаю, что отвечу на любые твои вопросы.
Наташка вытерла сопли и вопросительно уставилась на Матлина.
— Это что, настолько серьезно? — переспросила она.
— Очень, очень серьезно.
— Хорошо, только поклянись…
— Клянусь.
— … что никто об этом не узнает.
— Клянусь, что от меня он ничего не узнает…
— И никто…
— И никто от меня ничего не узнает.
Она докурила сигарету и тут же потащила из пачки следующую, а Матлин так и застыл пред ней пучеглазым изваянием, стараясь припомнить, водилось ли за Наташкой душеспасительное свойство приврать, ну хотя бы немного преувеличить, пофантазировать, приукрасить… — но так и не вспомнил.
— Он пришел ко мне на следующий день после твоего дня рождения с огромным букетом роз. Мне в жизни никто не дарил таких букетов. Я растерялась, даже не знала, как себя вести. Только почувствовала, что мне предстоит пережить нечто глобальное… не знаю, как это объяснить… Все было очень неожиданно. Знаешь, мне уже прилично… Я на три года старше его, но все было так, как будто со мной это впервые. Мы гуляли, как школьники, всю ночь. Собственно, в этот день ничего особенного не произошло.
— А потом?
— В первый раз я это заметила через пару дней, в такую же ночь. Было очень ясное небо. Он показывал Венеру, нес какую-то чепуху про летающего дракона из какого-то созвездия, который после его смерти прилетит на Землю, чтобы похитить мальчика… Я толком не помню. Мне было хорошо с ним, о чем бы он ни болтал. А когда мне слишком хорошо — я всегда что-нибудь ляпну, вроде того, что хорошо бы и нам дождаться каких-нибудь драконов и полететь с ними к тому самому дурацкому созвездию. Как ты думаешь, как должен реагировать на это нормальный человек? Как бы отреагировал ты?
— Погладил бы тебя по головке…
— Я была в шоке от его реакции. Он испугался. Представь себе. Он сразу замолчал, но я почувствовала его испуг. Физически почувствовала. Он весь будто сжался, побледнел… От чего это, Матлин? Как будто не тебя, а его похитили инопланетяне.
— Может, он немножко того…
— И я так подумала. Ни фига! Сколько раз я его провоцировала дурацкими вопросами — он нормальнее нас с тобой, а главное — гораздо умнее, чем хочет казаться.
— Ты же не психиатр.
— Послушай, у него уникальная интуиция, потрясающая память. Мне кажется, ему намного больше лет, чем он говорит. Просто он чувствовал, что мне нравятся взбалмошные мальчишки, и хотел казаться таким. Я спросила, что для него самое главное в жизни? Знаешь, что он ответил? «Чтобы мне верили». И все? «А больше ничего и не надо — все остальное у меня есть».
— Положим, для хронических врунов это действительно важно. Что ж в этом особенного?
— Он всю жизнь искал человека, который ему поверит, и я верила ему, подлецу! Я перестала даже пытаться отличить правду от лжи. Я позволяла ему все. Но то, что я знаю о нем, это очень мало, почти ничего.
— Что же ты о нем знаешь?
— Например, то, что ты ему очень нравишься, несмотря на то, что избегаешь его. А с твоей Аннушкой у тебя ничего не получится, потому что она тебя не любит… и ты ее тоже.
— Так. Приплыли. Что этот сердцеед способен понимать в любви?
— Кое-что. Он говорит, что это тайм-аут. В смысле, тайм-аут в жизни двух существ, которых природа заставляет привыкнуть друг к другу и перед этим дает время слепого влечения, позволяющее не видеть в партнере недостатков. Логично? Это адаптация к будущей совместной жизни, продолжению рода… — Наташа объясняла эту теорему при помощи замысловатых жестов и готова была снова разрыдаться над своей провалившейся адаптацией.
— Какой бред! И после этого ты могла с ним…
— Мне ни с кем еще не было так хорошо, — завыла она. — И не будет.
От ее слез и ощущения собственного бессилия Матлина бросило в ярость.
— Ну, хочешь, я набью ему морду?
— Ты найди его, Феликс, я сама ему морду набью. Мне терять нечего.
— Не говори ерунды, — Матлин выплеснул в ее стакан остатки «Абсолюта», и она с отвращением ухватилась за него, как за порцию яда, способного решить сразу все проблемы.