Фантастические тетради - Страница 77

Аритаборское диво просуществовало около шестидесяти тысяч лет, с тех времен, когда город стали заметать пески и его жители признали себя побежденными стихией. В одной из точек, которые можно было считать силовым полюсом планеты, древние мастера соорудили непроницаемый для песка шатер и установили приемник, который улавливал звуки всех тридцати шести голосников и преобразовывал резонансы колебаний в максимально различимые звуки. С годами обитатели Аритабора научились понимать и интерпретировать их, затем подражать. Эти наборы сигналов постепенно сливались с их родным языком, а звуковой ретранслятор совершенствовался в своих диапазонах. В конце концов, с помощью вибрационных установок и еще Бог знает каких световых и звуковых хитростей, был доведен почти до совершенства. Мастера, работавшие с транслятором, не изобретая велосипеда, рассчитали его конструкцию с модели слухоречевого аппарата живого биологического существа и никто не удивился тому, что приемник получился абсолютно антропоморфен, с физиологическими ритмами естественного организма. «Все, что мы способны достигнуть совершенством своего интеллекта, природа уже подарила нам, — говорил один из мастеров дива, — все наши прочие попытки есть исследования пустых тупиков».

Статуя слушала небо, поднимая вверх ладони огромных рук, слушала недра планеты, стоя на камнях босыми ногами и говорила, соблюдая правила живой артикуляции. «Обитатели Аритабора — великие мастера обмана, — утверждали наблюдатели, — ни одному разумному существу не доступна столь ювелирно-точная работа». «Конечно, — отвечали им здешние обитатели, — именно поэтому точной ювелирной работой занимается природа, мы всего лишь не мешаем ей это делать. Это знак ремесла — умение доверять своим рукам; это знак творчества — умение рук доверять материалу, с которым они работают». По правде сказать, секрет Аритаборского дива так и остался секретом. При жизни статуя производила впечатление совершенно особенное, мало похожее на свой биологический прототип. В шатер невозможно было зайти, она мерцала матовым светом, вибрировала, металась, будто бешеный зверь, или дни напролет неподвижно лежала навзничь, но за пределы контура природной энергетической точки планеты не выходила никогда. Много раз безумную статую пытались выманить из этого замкнутого круга, но, подойдя к краю, она вытягивала руки вперед, ее глаза наполнялись звериным ужасом, а крики достигали самых дальних окраин города: «Никого нет! Нет! Здесь нет ничего и никого!»

В те времена Аритабор стал для молодого Ареала чем-то вроде объекта паломничества по местам вселенских чудес. Впрочем, для кого-то оно осталось таковым по сей день. Для жителей же Аритабора это славное место было всего лишь воплощением безумствующей на поверхности планеты песчаной стихии. На протяжении шестидесяти тысяч лет это воплощение обрастало различными околофилософскими домыслами, соответствовавшими умалишенному облику статуи. Один такой домысел традиционно бонтуанский: природа в сути слепа и безумна, она настолько самодостаточна, что не имеет возможности контролировать цепную реакцию своего развития. Разумная цивилизация безумием окончиться не должна. Мы должны вернуться, чтобы начать сначала, чтобы перестать слепо подчиняться ее канонам, которые, по аналогии с прототипом, никогда не позволят нам выйти за пределы заповедного Естества.

Все прочие домыслы, содержащиеся в хрониках, со временем, претерпевали значительные отклонения от первоначального смысла, в особенности те, что к разряду бонтуанских не относились. Собственно, бонтуанская школа как таковая зародилась и выросла под сводами Аритаборской прики: мы увидели апогей своего Естества, и пока он завораживает умы, нам не видать апогея своих истинных возможностей, — говорили они. Но любителей праздно пофилософствовать в прике хватало и без них, в особенности тех, кому не давали покоя приемы древних мастеров, способных интуитивно манипулировать Естеством. В основном это были отшельники Ареала, которых даже близко не следовало подпускать к подобным достопримечательностям.

В тот роковой день в прике их было порядка двадцати одного существа. Каждому из них в свое время не слишком повезло: одни страдали болезнями, другие горьким опытом бытия, третьи патологическим отчаянием, бросающим их в те самые интеллектуальные тупики, которые благополучно миновали мастеров Аритабора. У каждого имелась своя вполне достоверная история, описанная в поздних бонтуанских источниках. (Нами был упомянут лишь Мольх-первопосредник, на прочих описаниях следует пока что экономить силы. Тем более, что гарантированно систематизировать их невозможно из-за несоответствия имен: по хронике их можно насчитать не меньше миллиона. Каждый из действующих лиц обладал непомерным количеством имен, сообразно своему кругу общения. Древние аритаборцы имели манеру присваивать друг другу имена, а не спрашивать при знакомстве. Это, с их точки зрения, выглядело более логично в плане определения личности. Им уже в те времена было наплевать на труды хроникеров.)

Однако вернемся к роковому дню, который, по легенде, положил начало великому расколу. Одному из бонтуанствующих безумцев, некоему Тарох-о-Бруму (опять же, в разных хрониках — разные имена) пришла в голову идея прогрессивная до ереси, которую он тут же взялся пропагандировать… Тарох-о-Брум был здоров, силен и отнюдь не глуп, но слишком падок на мировоззренческие идеалы в духе этических утопий. И оперировал исключительно биполярными категориями, которые первопосредники старались не употреблять вообще. К примеру: добро — зло, свет — тень, жизнь — смерть, правда — ложь, удовольствие — страдание. Посредники считали подобные категории школярскими штампами, скорее отупляющими, чем развивающими, мертвыми для любого искусства, бессодержательными для любого мировосприятия. Однако Тарох-о-Брум объявил их чистейшей первоосновой и заявил, что все несчастья, приносимые стихией природы, и страдания, приносимые стихией бытия, происходят лишь оттого, что существу, наделенному разумом Естества, не дано распутать этого кома так же, как не дано воспринимать света без тени, жизни без смерти и удовольствия без страдания. Уж если древние мастера Аритабора сумели построить теорию «чистого света», не дающего теней (в физическом смысле этого слова), то, почему бы не предположить существования чистой истины, и не стать новым поколением аритаборских мастеров (в философском, миропостроенческом смысле).