Фантастические тетради - Страница 329

329

— Когда прояснится небо, ночью, я покажу тебе звезду — корабль, на котором я прилетел сюда.

— Нет, — ответил Ладо, — мне надо вернуться домой до чистого неба. Иначе папа больше никогда не пустит нас в пески. Еще он допросит Макролиуса и тот расскажет, что видел пришельца.

— Кто твой папа?

— Так… альбианин.

— Об этом я мог бы догадаться. Чем занимается альбианин, кроме того, что запрещает тебе гулять?

— Чаще всего он спит. Дядя Мидиан, я должен обязательно найти мяч. Папа огорчится, когда узнает.

— Не беспокойся об этом, лучше скажи, кроме тебя и папы, здесь кто-нибудь живет?

— Конечно, — мальчик удивился наивности взрослого человека, — мой пантер Макролиус.

— А кроме пантера Макролиуса?

— Есть и другие жители… Но не все они прошли через ураган.

— Что это значит?

— Не с каждым я играю в мяч.

— Значит, у тебя совсем нет компании?

— Мой пантер Макролиус.

— Да где же он, твой пантер?

— Вон сидит… — Ладо указал сквозь закрытый полог точно в цель. Именно оттуда на Мидиана блеснули два желтых глаза. — Не хочет причинять неудобство.

— Да ну, какое там неудобство. — Мидиан застыл на пороге в позе проникновенного гостеприимства. — Прошу вас переждать непогоду. — Но пантер не привык злоупотреблять вежливостью пришельцев и, не двинувшись с места, погасил свои «прожектора», оставив две светлые щелочки.

— Папа, — объяснял мальчик, — тоже мой друг. Сейчас он самый умный и добрый, но когда узнает, что ты пришелец, — даже разговаривать не захочет.

— Может, какой-нибудь другой взрослый альбианин захочет узнать нас поближе?

Ладо задумался, перебирая в памяти знакомых. Чем дольше тянулась пауза, тем меньше оставалось надежды на результат. Казалось, мальчик успел просмотреть именной архив метагалактического поселения, в то время как Мидиан не смог даже сосредоточиться на вопросе, который причинял ему дискомфорт: почему ребенок свободно говорит на его языке? Как это можно объяснить, будучи в здравом рассудке? Как можно оставаться в здравом рассудке, не имея возможности объяснить этого феномена?

— Пожалуй, я познакомлю тебя с Эсвиком, — осенило кучерявую головку. — Да, как раз с Эсвиком я тебя и познакомлю. Пожалуй, ты будешь доволен.

— Надеюсь, что Эсвик тоже…

— А… не беспокойся. Он счастлив, когда ему уделяют внимание. Только Эсвика сначала надо найти.

— Когда пойдем искать?

Ладо выглянул из шатра.

— Хоть прямо сейчас же… — его взгляд застыл неподвижно у макушки скалы, и Мидиан еще раз поразился остроте зрения ребенка. Красная машина в оболочке песка и пульсирующих протуберанцев защитного поля бесшумно опускалась в рыхлый грунт. Два пришельца, до макушек упакованные в скафандры, выплыли из песчаной завесы, вломились в шатер и встали как вкопанные.

— Ладо, — представил мальчика Мидиан. — Это дядя Эф и дядя Бахаут.

Оба дяди имели одинаково ошарашенный вид. Оба так и не сообразили поднять маски. Однако мальчика это совершенно не смутило, словно он, проживая в песках, привык видеть предметы насквозь. И если при таких данных ребенок не нашел своей игрушки, рассудил Мидиан, значит, не кроется ли в этом подвох? Не есть ли это первый шаг «с их стороны», о котором говорил Эф, и не стоит ли прекратить порочную практику недооценивать собеседника по причине малолетства?

— Вообще-то, мне пора. Дядя Мидиан, ты не обидишься, если мы поищем Эсвика в другой раз?

Дядя не обиделся и, как только мальчик скрылся из вида, взял воздушный бур и направился к занесенной песком биостанции.

— Зарядите мне, Бахаут, поисковое устройство на янтарную структуру.

— Мальчик потерял свой «звездолет»? — сообразил биолог.

— Если до конца урагана я не вытащу его игрушку, о контакте можно забыть. По крайней мере, до следующего циклического провала.

Янтарную лепешку Бахаут вычислил сразу и не отдал Мидиану, пока не обшарил ее поверхность лучом химического индикатора. Он уже готов был просветить ее насквозь, но Мидиан отобрал реликвию, испугавшись нежелательного воздействия просветки на полетные свойства. Бахаут удовольствовался тем, что есть, собрал на борт новые образцы, посадил на задний диван подозрительно спокойного профессора и отчалил на орбиту.

Вскоре машина вернулась без Бахаута. В ней Мидиан обнаружил того же профессора, только на этот раз в совершенно невыносимом расположении духа. К профессору прилагался спальный комплект, что свидетельствовало о лопнувшем терпении Бахаута и невозможности дальнейшего сосуществования в замкнутом пространстве.

— Ну вот, — поприветствовал профессор Мидиана, — поздравляю. Потрясающий прорыв в исследовании фантомов. И то и другое существо — абсолютные биоструктуры. Не верите? А Бахаут уже разбирается с ДНК. И мальчик, и зверь — персонажи для заповедника мутантов. И еще не ясно, кто из них больше. Опять не верите? Если вы не сильны в генетике, вам повезло, даже не пытайтесь напрягаться…

Спальник профессора был развернут у пульта радиостанции. В таком месте мог устроить себе лежбище только истинный мутант, и Мидиан уже не знал, где проходит эта деликатная граница между естеством и издевательством. Да и стоит ли чертить границы на таком неустойчивом субстрате, как психика пришельца, периодично взболтанная ураганом.

— Если позволите, я отключусь прямо здесь, — сказал профессор, — а вы, дорогой Мидиан, будьте любезны, не уроните мне на голову тяжелых предметов.

Сон не пошел Эфу на пользу. Он остался в том же дрянном расположении духа. При колоссальном объеме работы, о которой он даже мечтать не мог в аудитории Пампирона, профессор ухитрялся изнывать от безделья, належивать мигрень и нагонять тоску не только на Мидиана, но и на чуткие приборы биостанции. Мидиан мечтать не смел о том, чтобы пробудить интерес в этом саморазлагающемся субъекте. Он ждал урагана в надежде, что Бахаут заберет своего товарища обратно вместе со спальником. От истерической жажды деятельности Мидиан отскреб янтарный диск от въевшегося песка, подравнял грани, отцентровал и даже взялся полировать, чтобы «звездолет» летал ровнее, издавая свист, обычно пленяющий мальчишек. Он вложил в это занятие все, что только могло уместиться в объеме игрушки, от познаний в области аэродинамики до невероятного терпения, свойственного только исключительно одаренным наставникам. Обиженный невниманием профессор в конце концов устал и утих. Он снова забрался под одеяло и уже было полез в карман за снотворным, как неистовый вопль заставил его забыть о сне, а выпавшая из рук таблетка закатилась под блок связи так далеко, что профессор только и смог, что проводить ее взглядом.

329