— Это агония цивилизации, мальчик. Стихия, призванная ее погубить, не отступит, не получив жертвы. Ваши жалкие жизни ей не нужны. Она раньше тебя пришла за «тетрадями». Взгляни на гравитаскоп — ты поймешь, что сон хранителя Альбы не сможет оберегать их вечно. Послушай… — Он перекинул листы до следующей закладки.
— Послушай ты меня, — Саим положил грязную ладонь на раскрытую страницу, но тут же отдернул ее. Бароль за такое свинство обязательно дал бы ему по шее — на исписанной странице остался размашистый отпечаток пятерни. Да так внятно, что вывести его — означало загубить как минимум полуторачасовую проповедь.
Но дед не расстроился, а как ни в чем не бывало перевернул испачканную страницу.
— Боюсь, сынок, это все, что способна оставить в наследство цивилизация фариан.
— Послушай меня, дед. Если ты думаешь, что эта напасть пришла за твоими «тетрадями», — думай. Я не знаю лекарств от безумия. Не мне тебя разубеждать. Меня же учили доверять очевидному: тают льды Каменного материка, планета меняет полюс. Ты привык жить пророчествами — живи, но если я взгляну на библиотеку — полюса не перевернутся и твоим пророчествам ничего не грозит. Я должен вернуться и рассказать всем, что видел библиотеку своими глазами. Если у нашей цивилизации нет будущего — пусть хоть прошлое будет… Действительное прошлое, не монастырские сказки.
— Эх, Саим, Саим, — покачал головой старик, — тебя бы учить да учить. Нехитрое дело глядеть в подзорную трубу. А ты хоть раз спроси себя по совести, для чего меняет полюса твоя планета?
— Уверен, этому есть объяснение.
— Как минимум, два. В том все и дело. Одно вы называете логическим и смотрите в подзорную трубу, другое — фатальным и спрашиваете разъяснений у богомолов. Ты видел две борозды на каменной дороге, но не понял, что колесница идет вперед лишь на двух опорах. Убери одну — и угодишь в пропасть.
— Мы уже летим в пропасть, дедушка, — взмолился Саим, — не я откручивал колеса и не тебе меня за это наказывать.
Дедушка Ло скептически осмотрел своего чумазого собеседника, и приговор его был решительно безнадежен:
— Ты очень славный, но очень глупый мальчуган.
В следующий раз он захватил с собой в паучью каморку немного еды. Положил ее перед пленником и устроился на матрасе.
— Расскажи мне о Баролетте. Все, что знаешь, с тех пор, как она покинула Папалонию.
Саим взглянул на угощение и счел это особо дерзким папалонским издевательством. Перед ним лежал микроскопический брикет из прессованной мешанины — то ли травы, то ли высушенного верблюжьего плевка размером с земляной орех и вдобавок две желтые пилюли, похожие на те, которыми псевдоанголейские лекари пичкали безнадежных доходяг в староприканской богадельне. Это меню выглядело менее аппетитно, чем волосатая гусеница, выловленная из склянки с водой, которую Саим с трудом отыскал на полу и чуть не вывихнул плечо, чтобы до нее дотянуться.
Брикет с пилюлями он проглотил не жуя, с тем же двояким чувством, что и гусеницу, и не то чтобы насытился, но голод вместе с усталостью вдруг перестал терзать его истощенный организм. И не то чтобы прежняя сила вернулась к его некогда нормально развитой мускулатуре, а только коварная мысль зашевелилась в бессовестной голове: что если дождаться, пока дед уйдет прочь рыдать по своей Баролетте, и попробовать еще раз разорвать веревки?
— Ничего я тебе не расскажу, — ответил он влюбленному старцу, — ты не захотел мне помочь и дал повод поступить с тобой точно так же.
Дед не удивился, а лишь погрустнел.
— Напрасно…
— Если б на моем месте была Баролетта — ты разрешил бы ей все.
— Однажды она была на твоем месте. Фариане украли мою девочку, а боги позволили им это сделать. И те и другие будут наказаны.
— Если ты озлобился на фариан — отдай библиотеку им назло.
— Опять за свое, — вздохнул старик, — ты слишком юн, чтоб отличить добро от зла. Я сам скажу тебе все, что следует передать по наследству тем поколениям, ради которых вы пускаетесь в авантюры. Всего одна фраза. Тебе не трудно будет ее запомнить. Она стоит многих библиотек.
— Скажи мне одно, Баролетта видела эти тетради?
— Это была моя ошибка. Теперь я отдал бы все, чтобы не совершить ее. Но время имеет два сечения, мой мальчик. Одно — рождение, другое — смерть. А между ними — вечный ураган, сквозь который надо пройти без остановки, не оглядываясь назад. Ты счастлив уже тем, что не утратил способность предчувствовать смерть. Это я, а не ты оказался в безвыходном положении.
— А боги?..
— Что боги? Они так же нуждаются в сострадании и так же мстят, когда не получают его. Было время, когда они нуждались во мне, — тогда я мог позволить себе многое. Пришло время, когда я в них нуждаюсь, поэтому сижу здесь, прячусь, чтоб не видеть ваших жалких попыток выбраться из могилы.
— Ты видел богов своими глазами?
— Что ты себе вообразил! Зачем нужен бог, которого можно увидеть? — Дед забеспокоился и спешно собрался уходить.
— Дедушка Ло! — прокричал ему вслед Саим, но дедушка уже задвинул засов. Саим схватился за подлокотники, напрягся, и тугие веревки, опутывающие его ноги, хрустнули одна за другой. Кресло заскрипело и одним махом сложилось, как деревянный конструктор, с грохотом, способным разбудить охрану на краю света. На минуту он затаил дыхание, а затем осторожнее паука прокрался к ступеням люка и сполз к двери с железной решеткой окна. — Дедушка Ло! — не дождавшись ответа, Саим прислонился спиной к двери и уперся ногами в каменные ступени. Петельные штыри вылетели от напора. Он не успел удивиться, как оказался в коридоре, и, не удержав равновесие, ткнулся головой в мускулистый живот босоногого субъекта, стоящего в позе стражника. Субъект издал пронзительный визг, похожий на крик чайки, фарианин чуть не оглох и, отпрянув, увидел громадную птичью голову на плечах человеческого существа. Саим кинулся назад к дверной дыре своей каморки, но стукнулся о гладкий камень стены. Дверь словно растворилась за его спиной, и удар клюва пришелся чуть-чуть левее плеча. Каменная крошка посыпалась на пол. Чудовище подпрыгнуло, повернуло к нему черный глаз величиной со спелую сливу и, сжав клюв, замахнулось головой для нового удара.