Фантастические тетради - Страница 243

243

— Я сказал, твоя цивилизация когда-нибудь отравится человеческим мясом. Ты будешь первым.

Полторы волосины за ушами Логана встали дыбом. Он оглядел злобные физиономии братьев-фариан и снова уставился на Аладона, исполненного спокойствия и достоинства ядовитого кушанья над раскаленной сковородой. Но не успел произнести душеспасительного слова, как на пороге появился Бароль, довольный собой, словно это вовсе не его владения подверглись ночному налету.

— Нет, — Логан выступил ему навстречу, — ты не должен позволять своим подданным превращаться в стадо дикарей. Бароль! Во имя богов! Во имя твоих благородных предков!

Бароль отодвинул богомола в сторону и удовлетворенно улыбнулся, глядя на свой охотничий трофей, подвешенный к потолку. У него и впрямь была причина гордиться собой. Босианский пленник был ростом едва ли не выше Бароля, шикарно сложен и широк в плечах — противник, достойный во всех отношениях, кроме одного: как последний погонщик, он не желал ссориться с богами, а потому отродясь не прочел ни единой буквы и благородство происхождения фарианина ценил меньше верблюжьего навоза.

— Убирайтесь отсюда все, — приказал Бароль. Подданные неохотно потянулись к выходу. Он дождался, когда последний зритель переступит порог, чтобы опустить воротный полог. В верблюжатне наступила кромешная темнота, темнее самой темной ложбины ночного леса. Однако в темноте Бароль видел не хуже, чем при свете, и, судя по прямому, неморгающему взгляду Аладона, босианин также не жаловался на недостаток ночного зрения.

— Зачем тебе тамацип? — спросил Бароль. Аладон ехидно улыбнулся. — Еды в лесу не хватает, что ты, как лишай, на гору полез?

— Как можно… — ответил Аладон. — Я не ем тамаципов.

— Тогда зачем?

Аладон почесал пяткой колено привязанной ноги и усмехнулся.

— Ты, — продолжил Бароль, — увел всех верблюдов. Я уже не говорю про растяпу Гаха, который, догадываюсь, разделил их участь.

— Да, — согласился Аладон, — всех, кроме одного, — будто речь шла не о стратегически важных ресурсах, а о яйцах, ворованных из курятника малолетним хулиганом.

— Кроме одного, — подтвердил Бароль, — это лишь потому, что один находился под моей задницей.

Аладон не смог не согласиться, но на этот раз его смуглая физиономия исказилась искренним сожалением.

— Сколько тебе лет?

Босианин достойно проигнорировал вопрос.

— Или ты умеешь считать только краденое? Сколько лет ты уже выкрал из своей вонючей могилы?

Аладон закатил глаза к полу и меланхолично обозрел разостланный под ним мешок, тот самый дырявый мешок, из которого его собратья, как правило, отправлялись в ад.

— Сколько тебе надо? — спросил он.

— Хочешь увидеть апокалипсис или с тобой покончить теперь?

— Это, смотря как жить. А то, может, сторгуемся. Мне кончина не к спеху.

— Раз так, слушай меня внимательно, — приказал Бароль и встал в позу победителя перед поверженным врагом. — Если ты так хитер, что увел рыбу у меня из-под носа, и так ловок, что украл караван с погонщиком, тебе ничего не стоит добраться до Анголеи без солнца и звезд. Наверняка ты сможешь мираж отличить от гор, и, верно, ты неплохо держишься за верблюжий хвост, если я всю ночь потратил на поиски тебя, живодера.

Аладон хмыкнул.

— По звездам теперь ориентируются лишь слепцы, а по солнцу — идиоты.

— Ты отведешь моих людей к Папалонской горе, и до их возвращения я обещаю не беспокоить твое чумазое племя.

— А потом?

— Потом — видно будет.

— Очень я тебе поверил.

Бароль сердито нахмурился.

— Когда такое было, чтоб я не держал перед тобой слово? Разве я не обещал, что подвешу тебя вверх тормашками над верблюжьим дерьмом?

— Верно, — согласился босианин, — Анголея — не худший способ убраться из твоей берлоги.

— Но это еще не все, — продолжил Бароль, — из моей «берлоги» есть два способа убраться, да только верблюд остался один. Бывал на косогорских болотах?

Аладон насторожился.

— По глазам вижу — бывал. Знаешь, что лежит на дне? Разумеется, знаешь. Либо ты придумаешь, как мне без единого дромадера организовать экспедицию в восточное Косогорье, либо жить тебе до обеда.

Развернувшись к выходу, Бароль уже пожалел о сказанном. Поедание пленника не вписывалось в его ближайшие планы. За его хитрую морду он готов был заплатить больше, чем за сотню тамаципов. Но не сдержать слово означало уронить достоинство, а уронить достоинство означало, что по мере прибывания воды распоясавшиеся босиане, чего доброго, сами станут предпринимать экспедиции к последнему оазису цивилизации. Но не успел он переступить порог, как услышал за спиной щелчок, — примерно так босиане окликали друг друга, предупреждая об опасности. Этот звук Бароль слышал много раз, но ни разу не видел, каким образом он получается.

— Подойди, — сказал Аладон и поманил его пальцем.

Бароль подошел так близко, что лишь очень уравновешенный дикарь удержался бы от соблазна его придушить.

— Зачем тебе то, что лежит на дне болота?

— Не твоим жидким мозгам думать на эту тему.

Аладон подтянулся к уху Бароля и, шепнув пару слов, снова расслабился на веревке.

Удивленный Бароль отказался поверить ушам.

— Неужели?

Босианин кивнул.

— Ты уверен?

— Разве у тебя есть причина мне не доверять? Я однажды предупредил: не перестанешь гонять караван через мои земли — лишу верблюдов.

— Если ты прав…

— То каково будет мое вознаграждение?

243