Фантастические тетради - Страница 235

235

Небольшое лирическое отступление: вы когда-нибудь замечали, что вещи с изъяном служат дольше? То есть небольшая щербинка на чашке — почти гарантия, что эта чашка будет жить вечно, и, напротив, идеальная вещь имеет свойство выпасть из рук при каждом удобном случае; ипохондрики живут дольше; средней паршивости специалисты чаще достигают вершин карьеры, нежели ярко выраженный талант, ну и так далее.

Не знаю, как это соотносится с темой главы. Знаю лишь, что все экспериментальные проверки дали один и тот же результат — идеальное совершенство безжизненно; малейшее отклонение от него — дает некий стимулирующий толчок, возможно, к тому же самому совершенству, может, к чему-то более привлекательному, — биопарадокс заключается не в этом. Суть его в том, что биологический организм с точки зрения Естества вдруг оказался недоказуемым. Никакими логическими выкладками невозможно привести молекулярный конструктор в жизнеспособное состояние одним лишь природным, естественным методом. Существует четкий набор ошибок, которые Естество не совершит никогда, ни за что, ни при каких метаморфозах мутаций, иначе это самое Естество не имело бы ни малейшего шанса на существование самого себя. Напротив, эти самые ошибки творца, которые, по мнению авторов теории, привели к образованию интеллекта (разума), типичны для некой производной субстанции по отношению к Естеству, ибо субстанция личности есть не что иное, как реакция физической природы на дефект, точку дисгармонии внутри себя.

Можно сказать так: искусственное происхождение гуманоида доказать проще. А вот степень его вторичности под большим вопросом. Порождение ли это Искусства, Вторичного Искусства или Третичного… никому не понятно. И фактурологи в эти дебри предпочитают не погружаться, поскольку их интересы сосредоточены в иных плоскостях. В тех же плоскостях находится и сюжет учебника, поэтому в следующей главе будет рассмотрен экстрамутагенез и гарвалистика — то, что непосредственно относится к каждому мыслящему существу, при этом не является мировоззренческим парадоксом.

Глава 7

— Все наверх! — звал Саим, проносясь, как смерч, по верандам выруба. — Все в прику! — Бароль, запершись в писарне, лихорадочно сортировал карты на две кучи. В первую летело все, что фарианские вельможи времен Андроля Мудрого успели изрисовать остроумными пометками, как то: обозначить Старую Прику центром вселенной или разлиновать координатную сетку, переместив исходную точку отсчета в новые земли. Во вторую кучу попадали папалонские оригиналы, в которых координаты отсутствовали, а гипотетический центр вселенной объявлялся величиной таинственно-неопределенной. — Тебя это тоже касается, — крикнул Саим в пробоину жалюзи, — посмотри на небо…

И впрямь, столько света обитатели выруба не помнили с давних лет. Казалось, облачная пелена над горой стала тонкой, ровной и светлой, как полотно папируса, от горизонта до горизонта; она была настолько непривычна для глаз, что казалась обманом.

Когда Бароль поднялся на деревянный настил верхней площади, фариане уже сидели на перилах в ожидании чуда; один Гарфизиус возился на полу, расчерчивая на досках одному ему понятные астрономические узоры. Логан, удалившись в молельню, протяжно завывал хвалу небесам, успокоительную для соплеменников и необременительную для богов, проще говоря, разминал глотку.

— Полдень, — сказал Бароль.

— Полдень, — согласился Гарфизиус, вколачивая в щель трезубую линейку.

— Солнце должно быть в зените!

— Должно, — подтвердил астроном.

— И где ж оно, чтоб ему лопнуть?

Гарфизиус виновато попятился от чертежа, будто почувствовал вину за светило, что позволило себе отлучиться без уважительной причины, но на всякий случай встряхнул секундомер до нулевой отметки.

— Вон там! — закричал рыжий математик и указал на север. В тот же момент свет залепил Баролю глаза, и восторженная фигура Олли растворилась на фоне солнца. Тени поползли по веранде вслед за улетающим облаком, и Бароль не успел разглядеть ничего, кроме сочных черных полос.

— Не затеняйте карту, — попросил Гарфизиус и припал с секундомером к точке, в которой трезубая линейка указывала на деления шкалы.

Олли упал с перил и бросился к запертой двери молельной будки, где Логан, узрев пятно света на полу молельни, залился едким богомольным фальцетом.

— Что? — спросил Бароль, но Гарфизиус замер над тенью, изредка поглядывая на секундомер.

— Хоть бы Логан не охрип, — шептал Олли, — хоть бы продержался еще немного… Но тучи набежали на солнце раньше, чем богомол напелся вдоволь. Саим даже постучал в стену молельни, чтобы тот не надрывался зря. Прежнее обреченное уныние вернулось на вершину горы, а солнечные блики сбежали вниз по южному склону.

— Так что? — Бароль присел на корточки возле распластавшегося у чертежа астронома.

— Я могу попробовать нарисовать солнечную галерею… Я постараюсь сделать схему…

— Нечего пробовать! — гаркнул Бароль. — Иди и рисуй, да только попробуй не постараться!

Гарфизиус едва успел вырвать из пола свой измерительный инструмент, как его тут же сдуло с веранды. Похоже, он не воспользовался лестницей лишь потому, что на пути к ней возвышалась грозная фигура Бароля.

— Ты это видел? — кричал Логан из полумрака молельной. — Не говори потом, что не видел, что боги забыли тебя!

Взгляд Бароля сделался мрачнее грозовой тучи, а рука потянулась к поясному футляру, где могла находиться либо малая подзорная труба, либо большая дубина, полированная о спины босиан. В любом случае, богомол успел захлопнуть дверь и забаррикадироваться, прежде чем Бароль сделал первый шаг в его сторону.

235