Фантастические тетради - Страница 220

220

— Это прилетело оттуда и стукнулось вон туда, — пришел к выводу Хун.

— Гениально! — восхитился Бароль. — Теперь так же конкретно объясни, откуда и каким образом оно вылетело.

— Это необъяснимо, — признался Хун и уважительно поставил снаряд в центре стола, — нереально. Уверен, объяснения этому быть не может.

Глава 2

Круглый поварской котел возвышался на треноге посреди обеденного стола, постанывал и поскрипывал, словно под крышкой томились все ночные привидения Босианского леса. Янца от испуга потеряла аппетит.

— Вы как дикари, — поморщилась она, — все вместе из одного котла. Может, и в отхожее место толпой ходите? — Присутствующие вели себя сдержано, если не сказать сосредоточенно, будто читали молитвы перед пустыми тарелками. Бароль перемешал еду в котле и подал повару первую порцию. — Это же неприлично.

— Жить хочешь, — ответил Саим, — привыкнешь.

Обитатели выруба замерли в ожидании, пока повар набьет свою утробу. Саим же, закрыв глаза от нетерпения, тихонько завыл старинную монастырскую песенку, в которой черная грозовая туча, похожая на пороховую бочку, гонится за главными лирическими героями, обтирая брюхом острые скалы…

— Какая мерзость, — скривилась Янца, — усаживаясь между Саимом и Баролем, — еда — это интимное дело каждого альбианина.

Саим прервал песню на середине куплета.

— Наверно, брат тебя пас вместе с верблюдами? Учти, на этих камнях трава не растет. Было одно дерево, и то Бароль срубил.

Повар поперхнулся, и аппетит Янцы испортился окончательно. Небо тем временем посветлело и дождь, зарядивший на сутки, прекратил барабанить по козырьку веранды. В столовой воцарилась светлая тишина, изредка нарушаемая чавканьем повара; такая чистая и непривычная, что начинала действовать на нервы.

— Кажется, боги оставили нас в покое, — предположил старый Махол.

— Надолго ли… — вздохнул Олли и нервно забарабанил пальцами по деревяшке стола, подражая дождевым каплям. — Верблюжьи тамаципы… верблюжьи тамаципы, — повторял он, — ингурейцы, что ли? Что им делать в Старой Прике?

— Видения, — ответил Фальк, — может, самутийцы вернулись Прику жечь? Может, задумали принести ее в жертву, чтобы океан отступил от архипелага?

Олли перестал барабанить пальцами, и тишина вернулась…

— Не думаю, — сказал он, — у них ни одной намоленной прики. Они должны Логана почитать выше богов, если, конечно, сами не конченые дураки. Боюсь, архипелага у них скоро не будет.

— Я сам видел, — настаивал Фальк, — как самутийцы сжигают дотла корабли под проливным дождем, но чтобы запустить железяку с такой мощной траекторией?..

— Не иначе как дядька Логан договорился с богами, — сказал Саим, — кроме него, некому. Я тебе говорил, — обернулся он к Баролю, — надо его принять. От одного богомола вреда не будет. — Но Бароля занимала другая тема.

— Я все думаю, кого мне напоминает эта девчонка? Уж не самутийских ли она кровей? — Янца опустила глаза в пустую тарелку. — Имя-то самутийское. Сегодня же запру ее в молельне, пусть просит своего покровителя, чтобы перестал заливать нас.

После этих слов присутствующие залились хохотом, все, кроме Янцы, и задумчивого смуглого юноши с внешностью босианина, который сидел напротив нее. Даже старикашка Махол разинул беззубую пасть и несколько раз кашлянул, чтобы поддержать компанию. Янца поджала губы, не отводя взгляд от тарелки.

— Я анголейка, — сказала она сердито. — Хохот прекратился. Рыжий математик снова забарабанил пальцами по столу. — В наших краях за анголейское имя руки отрубали, и грамотным и недоучкам. А руки погонщика дорого стоят. — Она обвела взглядом присутствующих и едва удержалась, чтобы не расплакаться. «Сборище скота! — сказал ее красноречивый взгляд. — Вы были для меня больше чем боги, а стали меньше чем свиньи. В одном верблюде больше разума, чем в ваших дремучих головах!»

— Кстати, о верблюдах, — вспомнил Бароль, и у Янцы екнуло сердце. Брат рассказывал ей всякие чудеса о вельможах династии Андроля Великого. Об их способности угадывать мысли, о пророческих снах, необыкновенной силе и будто бы особом отношении с богами, которые в самые страшные минуты гнева с фарианской знатью предпочитали не связываться. — Завтра спустишь в долину наших ореховых гостей. Заодно посмотрим… Сможешь поставить в упряжку молодняк — разрешу водить караван.

— Я поставлю в упряжку любого верблюда, даже дикого.

Новый взрыв хохота оборвал ее на полуслове. На сей раз не смеялся лишь повар и то потому, что закладывал в рот очередную ложку похлебки.

— Анголейка на диком верблюде, — пропищал Олли, вытирая слезы, — воистину такое зрелище способно остановить потоп.

— Может, она прилетела с неба?.. — произнес смуглый юноша и его лицо озарила загадочная улыбка.

— Брось, Гарф! — возразил Олли. — С каких это пор самутийцы падают с неба?

— Нет, — сказал юноша, — железная пуля. Если в долине нет умельцев, она могла прилететь только с неба.

Тишина снова заполнила пространство едальни. Первые капли нового дождя едва-едва пробивались сквозь светлый туман, и разговор медленно перетек от самутийских достоинств к провинностям невидимых небесных хулиганов. Ярость в душе Янцы обретала колоссальную силу. Она чувствовала, что сходит с ума и сейчас непременно натворит неприятностей, если, конечно, Бароль, опередив подлый замысел, не убьет ее взглядом. Брат предупреждал: портить настроение фарианам — последнее дело. Но и терять достоинство ни в коем случае нельзя, ибо это единственная сила, способная удержать погонщика между двух горбов, не дать опуститься до похлебки из верблюжьего корыта.

220