Все эти вопросы, как и многие другие, гораздо более оптимистические, можно отнести к одной глобальной науке фактурологии, сопоставимой по своей глобальности разве что со всем ныне живущим, давно умершим и только готовящимся жить разумным «поголовьем» Ареала.
«На кого ты похож, Фрей? — спрашивал себя Матлин, задыхаясь под куполом платформы. — На блоху под блюдцем. Любой идиот полюбуется на тебя с удовольствием и порадуется, что не на твоем месте. С этим пора кончать. Через полтора часа «шхуна» войдет в зону видимости, — Баю и так считает меня помешанным. Настал день, когда я вынужден с ним согласиться. Господи, какая жара…»
Песчаный шар планеты мутнел перед бурей, ставил шерсть дыбом, как напуганный зверь. «Хорошо же я выгляжу, — рассуждал Феликс, — Раису только и надо что продлить агонию бешеной блохи, проверить, не мутирует ли она в дракона. Не исключено, что на меня уже делают ставки: что свалит меня раньше — нервы или жара? Ни то ни другое, Раис! Но почему бы не доставить тебе удовольствие на прощанье, не дать вдоволь насладиться моим беспомощным состоянием так, как только ты умеешь это делать? Давай, другого случая не будет».
Сегодня был день особого торжества, достойного банкета в кругу родных и любимых. День получения «аритаборского диплома» с отличием и распределения на все шесть сторон мироздания, ни в одной из которых ни родных, ни близких у Фрея не было. А потому он даже представить себе не мог, как поведет себя, увидев Раиса. Упадет на колени, чтобы вымолить благословение, или задушит голыми руками, чтобы одним посредником в его жизни стало меньше. А может, в этот приезд следовало бы задушить сразу двух или трех? Он почувствовал приятную судорогу в ладонях и решил, что на этот раз будет являть собой образец благодушия…
Именно по причине своей душевной непредсказуемости Фрей спустился один на ту самую платформу, где впервые его нога коснулась планеты, и терпеливо дожидался Раиса, который медлил предстать перед ним. Каждую секунду промедления Матлин считал дополнительным баллом к своей «дипломной оценке». «Не может быть, чтобы он не почувствовал, как страстно я жажду его увидеть, — рассуждал Матлин, — он не так наивен, чтобы рассчитывать на то, что я расклеюсь от жары или оглохну от ветряных трелей. Даже если купол расплавится и ляжет на платформу, а звуковые волны начнут чеканить по нему узоры, я не уберусь отсюда никуда, пока он не выберется из чрева планеты».
Несколько раз Матлину являлись галлюцинации Раиса, но они не мешали ему держать себя в форме. Он многое успел вспомнить и переосмыслить из пережитого здесь: от ранних контактов с крылатыми дунами до поздних конфликтов с самим собой. Первые симптомы своего осмысленного присутствия здесь, где несбыточные мечты оказались его единственным спасением. Такие несбыточные, чтоб близко к себе не подпускали. Такие далекие, чтоб можно было идти за ними, не думая о пройденном пути. Такие нелепые, чтоб никому другому не могли прийти в голову. После этого открытия он лучше стал понимать тех, кто его окружал, и тех, к кому он не был равнодушен. Но так и не начал понимать ни Раиса, ни его братьев по разуму.
Появление Раиса на платформе дало о себе знать мгновенным параличом мыслительного процесса, выработавшимся у Матлина на уровне рефлекса, как стоп-сигнал, предупреждающий о приближении посредника на критически близкое расстояние. Именно этим рефлексом, а не пресловутыми флюидами, которыми будто бы обладают существа этой расы, Матлин научился распознавать любого из них за версту.
Раис возник на платформе один, без сопровождающих любопытных особ, которые в нижнем городе частенько преследовали его; безо всякой защиты, как от высоких температур, так и от неуравновешенных собеседников. Стоял и с интересом рассматривал Фрея, будто перед ним был не Фрей, а пузыри кипятка, застывшие ледяными шарами.
— Я рад увидеть тебя, — поздоровался Раис.
— Я рад тебя поздравить, — ответил Матлин, — с успешным жертвоприношением. Ты прекрасно все рассчитал, даже то, что твой ученик достаточно глуп, чтобы не воспротивиться этому.
Раис скромно улыбнулся.
— Ты всегда был моим любимым учеником. Я доволен, что не впустую потратил время.
— Потому что я научился получать удовольствие от того, как ты меня используешь?
— Я и рассчитывал на то, что мы проведем время с обоюдной пользой. Мне было интересно с тобой, Фрей.
— Ты погубил Альбу. Мне с этим человеком тоже было интересно.
— Ты пришел ко мне, чтобы научиться видеть и понимать, а значит, не должен упрекать себя за неразумные поступки. Для твоего понимания я сделал все что смог. На большее мы не договаривались.
— Ни секунды не сомневался в том, что ты найдешь себе оправдание.
— Ты остался бонтуанцем, — с сожалением произнес Раис, — тебе тяжело понять, что центра мироздания не существует и уж тем более он не проходит через тебя.
— Я остался человеком и намерен оставаться им впредь. И если центр мироздания через меня действительно не проходит, то через Аритабор он не проходит подавно. Но я знаю точно, что никакие причины… ни за что на свете не заставят меня предать своего ученика. Даже если весь ареал разлетится вдребезги, я не стану жертвовать существом, которое мне доверяет.
— Не доверяй и не будешь предан… — Раис подошел к Фрею поближе, — ты был моим любимым учеником, но далеко не самым способным. В первый же день я пытался объяснить тебе: то, что произошло с тобой, происходит сейчас и произойдет в будущем, — это не чья-то прихоть и не твоя разумная воля. В человеческом языке я обнаружил лишь одно подходящее слово — судьба. Как бы мы ни старались ею распорядиться — она всегда будет одной-единственной, неповторимой, только потому, что ты не один и центра мироздания не существует, — разве не в этом заключается твое счастье?