— Это ж надо ведь… Издеваются они надо мной, что ли? — он тряс кулаком, обращая взор к небу, а затем снова устраивался у печи шебуршать головешками. И кряхтел на шатком табурете допоздна, бормоча себе под нос какие-то раннеакрусианские заклинания стихии.
Лишь к часу ночи в доме погасла последняя лампа. Что знаменовало собой торжественное возложение скрипучих костей старшего Гренса на такой же скрипучий диван. Снегопад прекратился с первым раскатом храпа, и в этот момент уровень сугроба местами добирался до оконных карнизов.
Альберт проснулся среди ночи от тихого стука в окно.
— Эй, землянин! — форточка распахнулась и в полумраке волчьим блеском сверкнули фиолетовые глаза Гренса-младшего. — Землянин, ты уснул?
Альба натянул штаны, открыл окно, и в сугроб ухнулись две увесистые лыжи. Симфония храпа сменилась фатальным антрактом, и слушатели затаили дыхание. Но первые пробные аккорды разрядили атмосферу.
— Тебе повезло, — прошептал Голли. — Хочешь, чтобы папаша отрубил мне голову? Гляди, как чувствовал, топор на кухне поставил. Давай-ка одевайся и вылезай. — Он подобрал лыжи, стянул Альбу за ноги с подоконника прямо в ботинки и крепко зашнуровал их. — На лыжах стоял когда-нибудь?
— Ну, стоял.
— А на горных?
Альба приподнял ногу вместе с лыжей, чтобы убедиться, что она горная, и отрицательно покачал головой. Гренс протянул ему пару перчаток и осторожно прикрыл окно.
— Вперед! — скомандовал он, разворачиваясь в направлении горы. — Давай шевелись.
Темнота была настолько непривычной что, кроме белого склона, возвышающегося над озером, ничего разглядеть было невозможно.
— На Земле не бывает такой странной темноты, — заметил Альба, — там небо всегда хоть чуть-чуть да светится. — Но Голли на это замечание никак не отреагировал. По мере восхождения склон, казалось, проваливался вниз, черное небо застилало собой все. На подъеме же снега было меньше, и Альба перестал проваливаться в сугробы при малейшем отклонении от курса, а, напротив, приобретал уверенность, пока не начал натыкаться на торчащие из-под снега камни.
— Куда ты меня потащил? — спрашивал он, когда Голли в очередной раз поднимал его за шиворот и устанавливал вертикально. Но Голл лишь указывал лыжной палкой на вершину.
— Когда начнет рассветать, ты увидишь, какая здесь красотища.
— Я верю, что здесь красотища. Для этого не стоит тянуть меня на гору.
Голл лишь сердито сверкал глазами. «Стоит, — думал Альба, — особенно если с той стороны обрыв. Красиво же я буду лететь с него вверх тормашками. А может, просто отлупит и простит? Что он ко мне прицепился?»
Но холм оказался пологим со всех сторон. За ним тянулась новая череда горных выступов. «Чего доброго, он потащит меня дальше, — испугался Альба, — может, у поздних акрусиан свои методы разборки? К примеру, уморить обидчика долгим лыжным походом…» Но Голл остановился на вершине холма и обернулся.
— Катиться будешь не прямо вниз, а слегка под углом, — сказал он, — я раскатал спуск вон до той полянки. Дальше не надо. Тормозить будешь так, — он отставил пятку лыжи, — понятно? А не палками и не задницей. И не приседай, а как почувствуешь скорость — как можно больше наклоняйся вперед, ложись на воздух.
Кое-как Альба доехал до полянки, следом мимо него со свистом пронесся Голли и эффектно затормозил.
— Не расставляй так широко лыжи. Я же говорил, наклоняйся вперед.
— Что ты от меня хочешь?
Голли подъехал к нему поближе.
— Видишь дерево? — указал он вниз. — Я хочу, чтоб до рассвета на этой трассе были утоптаны все сугробы. Поставим флажки — отличный спуск получится.
— Я не об этом.
— Так о чем?
— Ты здорово обиделся на меня?
— Я? На тебя? Да я никогда в жизни на землян не обижаюсь. Это не в моих правилах. Давай же, поехали. — Он оттолкнулся палками, взлетел на небольшой трамплин и устремился вниз. А Альба, последовав за ним, немедленно шлепнулся и всю дорогу прополз на карачках, волоча за собой отстегнувшуюся лыжу, пока Голли не пристегнул ее на место.
— Здорово, правда?
— Здорово, — согласился Альба, отплевываясь и вытряхивая снег из-за пазухи. — А Феликс очень на меня обиделся?
— Слушай, — рассердился Голли и толкнул его в сугроб, — я зачем тебя из дома вытащил под страхом отрубленной головы? На лыжах кататься или выслушивать твои глупые извинения? Ты сам просился на лыжи. Какое мне дело, обидел ты Феликса или нет?
— Твой корабль нашелся?
— Конечно.
— И где он был?
— А это уже не твое дело.
— Нет, мое, — заявил Альба, выбираясь из сугроба.
— Нет, не твое, — ответил Голл и толкнул его обратно. — Тебе нравится снег? Это я для тебя его насыпал. Могу насыпать еще.
— Мне хватит.
— Не хватит. Надо будет следы возле дома накрыть, а то еще и тебе влетит…
— Послушай, — остановил его Альба и сделал новую попытку выбраться из сугроба, — у меня серьезные проблемы с Феликсом. Не могу с ним говорить. Просто не знаю, что делать. Еще хуже, чем с дядей Ло. Они ведь земляне… Я не могу…
— Что не можешь?
— Говорить с ним на такие темы…
— Какие такие темы?
— С тобой еще можно было бы попробовать…
— Разве с тобой можно разговаривать по-человечески на какие-нибудь темы?
— Я не знаю, отчего так все получилось…
— Отчего ты угнал мой корабль? Я знаю, так что не напрягайся извинениями, побереги их для своих землян.
— В самом деле? — Альба растерялся от неожиданности. — Ты мне расскажешь.