Помимо всех своих прочих достоинств, Суф не имел комплекса по части порыться на автомобильной свалке, стащить каркас разутого «Запорожца» под предлогом того, что этот «мусор» все равно никому пользы не принесет. Словом, правильно понимал возложенные на него задачи и из всего натасканного с помойки безжизненного барахла создавал то, что ездило, тормозило, разворачивалось, даже щелкало коробкой передач. Если коробки передач «на свалке» не находилось, он заменял ее конструкцией из ремней, блоков и всего, что попадалось под руку. Коллеги были довольны и пользовали своего молчаливого «товарища» заслуженным авторитетом.
Со временем все это притупило бдительность Матлина: он хорошо познакомился с тамошними «классными мужиками», ходил с ними на пиво и ни на секунду не усомнился в том, что деньги их интересуют гораздо больше, чем обстоятельства иммиграции его «шведского кузена».
Единственным недостатком Суфа как сотрудника СП «Из-дерьма-конфетку» была его необязательность в плане прихода на работу. Если он вдруг не находил в себе настроения крутить болты и решал, что ему самое время повисеть у шахты в Атлантическом океане, удержать его было трудно. Но зато, коль уж ему в руки попадалась какая-нибудь интересная штуковина, нуждающаяся в его участии, — он не высовывался из гаража до тех пор, пока не добивался от нее результата. За этим делом он мог просиживать по трое суток подряд без сна и еды, и доводы Матлина о том, что он ведет себя не по-человечески, на него не действовали.
— Знаешь, что в этой работе самое противное? — говорил ему Суф. — Соблюдать ваши технические традиции. Я за час могу перебрать движок, но мне понадобится еще два часа, чтобы проверить, не всобачил ли я туда чего лишнего…
В очередной прогул Суфа Матлину оборвали телефон его коллеги: найди, разыщи, хорошие деньги дают, без твоего «товарища шерстяного» ничего не получится. «Шерстяной товарищ» Матлина очень насторожил: первое, что пришло ему в голову, это то, что слово «шерстяной» — проявление неуважительного отношения к суфовой лысине, которая, по идее проекта, обязана была скрываться под шапкой. Но когда он совершенно случайно узнал, что с арабского языка слово «суф» переводится как «шерстяной», — это насторожило его еще больше: кому-то же пришло в голову порыться в словарях, от нечего делать в арабские словари не лезут… Но во сто крат больше Матлина насторожили эпитеты, типа «гениальный механик», «ему давно пора патентовать изобретения», «его нужно изучать как феномен»…
За эту самую чрезмерно проявленную гениальность Суфу и влетело от Матлина по первое число, как положено. Многоденежный проект подвис, так как Суф не был отпущен для его реализации, а был отослан куда подальше. И все было бы прекрасно, но перспектива повышения, зависшая над карьерой Суфа, оказалась намного более серьезной и жизнестойкой. Его единственного из всей ранее предполагаемой компании взяли в дело. То самое, о котором когда-то говорила Наташа; где деньги из одного кармана брюк переваливаются в другой, минуя налогооблагающие отрасли современной индустрии.
Речь шла о ремонте самолета, доломанного в одном из подмосковных авиаклубов. Старенькой модели «Як» для обучения начинающих авиалюбителей с туго набитыми кошельками, которым это, вроде бы, и ни к чему, разве что для обострения жизненных впечатлений. «Мода такая пошла, — объяснили Матлину работодатели, — обучатся, пару раз сядут за штурвал и больше их в клубе не видно. Вроде как сам себе чего-то доказал… и хватит. А машин не хватает».
Деньги на проект были, но самолет не летал, не ездил и даже разбору на запчасти не подлежал. Кому пришла в голову идея поставить его «на крыло» — разве что самому законченному фантазеру.
Суф на технические описания вверенного ему металлолома отреагировал спокойно: «Надо взглянуть. Если там есть чему лететь — значит, полетит». Звездный час Суфа приближался с каждой секундой неумолимо и неотвратимо, как вечное стремление человека в неизведанные глубины космоса. Но, оставшись с ним наедине, Матлин зарубил подобные стремления на корню: «Учти, голубчик, эта штука должна взлетать только после разгона по полосе и, не дай Бог, она получится с вертикальным взлетом…»
Под большое «честное слово» Суф был допущен к работе и справился с ней на удивление быстро, без фокусов, не привлекая лишнего внимания. Но на завершающем этапе нарвался на неожиданный казус, совершенно для него противоестественный. У напарника Суфа были права на управление этим типом самолетов, но Суфу, как главному механику этого безнадежного проекта, первому пришла в голову мысль вскарабкаться за штурвал и предпринять испытательный облет. Ему тут же объяснили, разумеется, всю глубину его неправоты и Матлин даже не попытался бы заступиться, если б ни одна фраза, произнесенная с нескрываемым высокомерием: «Видишь ли, парень, мастерить машину — дело одно, а управлять ей — несколько иное. Летная практика — это то, без чего о самостоятельных полетах не может быть и речи. Как-нибудь в другой раз тебя покатают…»
Матлин сам удивился, как ему хватило терпения дослушать это до конца. Суф поразительно спокойно все воспринял. Тем более сам проболтался, что никогда не летал на самолетах. Но возмущение достигло глубины души:
— Это у кого нет летной практики? Что ты можешь знать о его летной практике? А вдруг она у него побольше, чем у всего вашего клуба? Что ты вообще о нем знаешь?
— Не надо, Феликс, он прав, — остановил его Суф и добавил на языке, непонятном для окружающих. — Дурак всегда прав, потому что только дурак способен узреть истину, — этим аритаборским словозаворотам в свое время обучил его Матлин и никак не ожидал, что они пригодятся Суфу именно на Земле.